Торги закончились
Какое русское сердце не встрепенется при упоминании дуэли на Черной речке, где «солнце русской поэзии закатилось», где «наше всё», Александр Сергеевич Пушкин, пал жертвой бонвивана Дантеса и стоящих за ним демонических государственных сил? Павел Пепперштейн изображает этот трагический эпизод литературной (и не только) истории на узком полотне, разворачивающемся перед зрителем вширь, подобно русскому простору. Со свойственной ему абсурдистской иронией Пепперштейн помещает крошечные фигуры дуэлянтов на фоне бескрайней снежной равнины, которую перерезает нервная черная линия реки.
Как эмблема, как фирменный знак, эта важная для иконографии Пепперштейна работа представляет основные составляющие его поэтики: литературоцентричность и пластическую свободу, доставшиеся еще в младенчестве от матери, поэтессы Ирины Пивоваровой, и отца, художника Виктора Пивоварова. Произведения Пепперштейна всегда имеют широкий охват, они наследуют и практике московского концептуализма 1970–1990-х, и советской карикатуре, и русскому авангарду начала XX века. Виртуозная работа с белым и черным вызывает в памяти теоретические трактаты корифея российской неоклассической графики Владимира Фаворского, которые Пепперштейн, как книгочей, потомственный писатель и художник, с большим вниманием изучал.
В сущности, серия «Битвы», частью которой является «Дуэль на Черной речке», продолжает работать с темами фантасмагорической двухтомной эпопеи «Мифогенная любовь каст», написанной в 1990-х Павлом Пепперштейном в соавторстве с Сергеем Ануфриевым. Только в этой серии интерес Пепперштейна выбрался далеко за пределы астральных фронтов Второй мировой войны, и в фантастических сражениях сошлись не герои русских и европейских сказок, а глаза, свастики, ангелы, Святые Облака и даже Большое Лето. Как пишет сам художник в 2003 году о серии «Битвы»: «В данном случае каждая из сражающихся сил имеет подчеркнуто отвлеченный, почти абстрактный характер. Сталкиваются некие “принципы” или “идеи”, что напоминает соударения платоновских эйдосов. В этом смысле эти картины (иногда выполненные почти в реалистической манере) восходят не только к полотнам Верещагина, но в большей степени к таким абстрактным изображениям, как супрематический плакат Эль Лисицкого “Клином красным бей белых”».
«Дуэль на Черной речке» стоит особняком в ряду баталий этой серии. Ее выделяет не только историческая достоверность заявленного сюжета, но и сама форма противостояния — «честный поединок», который имеет ореол благородства, жертвенности, романтики. В эссе «Дуэльное окошко» 1992 года Пепперштейн, по его словам, предпринимает шизоанализ «дуэльного комплекса», заложенного в русской культуре. Он закладывает в этот анализ сюжет о путешествии поэта в потусторонний мир и обосновывает его семантически и лингвистически. Пепперштейн выделяет канон Орфея и связанные с ним «речные фамилии» дуэлянтов: Онегин, Ленский, Печорин; по этой же линии назван главный герой романа «Мифогенная любовь каст» — Дунаев. В древнегреческой мифологии Орфей, отправляясь за любимой Эвридикой в Подземный мир, пересекал реку Стикс, а позднее, по возвращении, был растерзан менадами из-за страсти, и голова с его лирой плыли по реке Гебр. Примечательно, что в историческом сюжете представленной картины также фигурирует река, и здесь мы можем прочитывать ее уже не только как географический факт, но и как указатель на неминуемую смерть и переход в другой мир, на жертвенность растерзанного, подобно Орфею, прекрасного поэта.
Также в «Дуэльном окошке» выделяется канон Данте(са) по имени знаменитого автора, написавшего «Божественную комедию», в которой один поэт — Вергилий — служит проводником другому поэту — Данте — в потусторонний мир. Но для читателей Данте сам служит таким проводником, так и Дантес «уводит» в потусторонний мир Пушкина. Пепперштейн также поясняет, что фамилия Пушкин входит в ряд «речных», но имеет не только орфические, но и охотничьи истоки, ведь пушка — это пушнина, промышляемая на реках, то есть в любом случае жертва. Для Пепперштейна «Дуэль на Черной речке» — это универсальная, «каноническая» единица дуэли. И хотя автор не дает зрителю возможности опознать героев в крошечных фигурках, он уверен, что подробности тех событий «высечены на фасаде коллективного сознания». Впрочем, даже человек, далекий от знакомства с событиями русской истории, не сможет не ощутить духа подлинной трагедии в этом противостоянии человеческих существ на фоне эпического пейзажа. В глобальной перспективе, как пишет Пепперштейн, пейзаж как бы доминирует во всех картинах серии «Битвы»: «Не следует забывать, что батальный жанр почти всегда подчинен другому, более могучему жанру — ландшафту. Протяженное и развернутое наподобие свитка пространство (земля, небо и море) остается главным действующим лицом этих битв, хотя это все и редуцировано к простым, черно- белым, почти геральдическим полоскам. Они, эти пустыни, степи и горы, и станут единственными победителями в этом бою».V
