Торги закончились
О художнике
«Есть вещи, которые невозможно объяснить. При всем желании» — такой текст присутствует на одной из картин художника Валерия Чтака. Подобные слова действительно всплывают в голове, когда мы рассматриваем его работы. О чем его произведения, спрашивают буквально в каждом интервью, и всегда художник отшучивается: «Я уже нарисовал, а твое дело — теперь понять», то есть он предоставляет зрителю полную свободу интерпретаций.
Москва, 2019
Фото: Владимир Бурсин
В современное искусство Валерий Чтак попал практически случайно: в конце 1990-х в последний год учебы школы в его класс пришел Давид Тер-Оганьян, сын известного художника Авдея Тер-Оганьяна, который и позвал Чтака в мастерскую к отцу. А Авдей, бывший тогда одним из самых радикальных акционистов, за пару лет до этого создал у себя «Школу современного искусства», и в 1998 году Чтак начал ее посещать, параллельно учась в институте на библиотековеда. К будущей профессии он быстро охладел, зато загорелся искусством. Уже в шестнадцать лет он строил баррикады из коробок рядом с Кремлем, участвуя в акции Авдея Тер-Оганьяна и Анатолия Осмоловского, посвященной празднованию знаменитой леворадикальной французской революции 1968 года. «Это полностью перевернуло мое представление о том, что такое искусство», — вспоминает Чтак. Позже он состоял в молодежной группе художников «Радек», сложившейся из друзей по школе Тер-Оганьяна, которую во многом «наставлял» Осмоловский. В этот период Чтак придумал себе псевдоним и стал самостоятельным художником.
Коробки вроде тех, что были на баррикадах, становятся фоном для многих картин Валерия Чтака, частями инсталляций или же основой для будущих объектов, имитирующих шкаф, комод, тумбочку или телевизор. Все это нередко обматывается скотчем (материал, который часто использовали «Радеки», объявившие себя в начале 2000-х «скотчерами», и обматывавшими им все, что попадалось на глаза, устраивали «скотч-пати»). Помимо холста, Чтак охотно использует множество фактур: его живопись создается на крафте, гофрокартоне, пленке, клеенке, стенах, потолке и мебели. Как-то раз он положил свою картину на пол и решил, что будет здорово, если на ней останутся следы от ботинок; по ней ходили и Чтак, и его гости — так картина потом и выставлялась.
Вдохновленный искусством Жан-Мишеля Баския и Йозефа Бойса, Валерий Чтак с самого начала довольно четко выстроил свою образную систему, которая (как парадоксально это ни звучит) визуально выглядит как раз-таки довольно нечетко: нарочитая небрежность изображений, потеки краски, неровные поверхности и края. Он работает преимущественно в черно-серо-белой гамме, лишь в некоторых работах используя цвет.
Слово «сюжет» едва ли употребимо по отношению к произведениям Чтака. Его искусство можно назвать и отражением окружающей художника действительности, и потоком сознания. Картины, фрески (murales) и инсталляции (которые легко разбираются на отдельные картины или объекты) полны изображений самых простых предметов из ежедневного обихода: бутылки, пивные банки, сигареты, зажигалки, кроссовки, кеды, сумки, магнитофоны, телефоны, машины и автобусы… Порой вещи переходят из образа в реальность и обратно: швабра встречается и в нарисованном виде, и как реди-мейд, а скейт нередко бывает не только отдельным произведением, но и поверхностью для других изображений… С картин Чтака часто скалятся черепа и портреты известных философов, но случаются и персонажи с пустыми лицами. Образы непрерывно циркулируют, повторяясь, как некая письменность с особым алфавитом.
Взяв цветовой минимализм у Бойса, у Баския художник позаимствовал иконическое изображение черепа и идею включения в картины текста. Но если у американца на то были сентенции лишь на его родном английском, то Чтак играет роль безумного полиглота: помимо родного русского он использует не менее двадцати языков — итальянский, испанский, латынь, немецкий, английский, латышский, идиш, удмуртский, литовский, финский, болгарский и другие, очень любит сербский. При этом английский он использует по минимуму: «С самого начала понял, что писать только на английском глупо, а использовать латиницу хочется». «Мне нравятся слова, которые классно звучат и классно выглядят», — объясняет свое увлечение художник, отдавая себе отчет в том, что языковые экзерсисы на его картинах понимает мало кто из зрителей. А значит, художник отводит слову еще и художественную роль. «Sztuka jest menas» — мешает он польский и литовский, и только редкие знатоки скажут, что в переводе это означает «Искусство есть искусство».
Часто надписи звучат как отрывки фраз из реальной жизни: «Я не знаю, я из Москвы», «Это не вас», «Современно и своевременно», «В моем случае — ни в коем случае», «Keine Fragen — Kein Problem». «Вавилон» его слов отсылает нас к заумному языку, изобретенному еще русскими футуристами в начале XX века, тем самым ставя Чтака в ряд богатой логоцентричной традиции отечественного искусства. И вновь мы говорим о любви к слову и изображению. Но в случае Чтака это скорее не любовь, а что-то вроде дискотеки на пятидесятом этаже вавилонской башни, когда лучи стробоскопа на долю секунды выхватывают из тьмы лица и предметы, а вокруг носятся обрывки фраз на самых разных языках.
О лоте
В представленной работе мы можем наблюдать все характерные для искусства Валерия Чтака элементы: выкрашенный разнотонными кусками фон (как будто «замазанные» на стене граффити), потеки краски, черно-серо-белая гамма, фразы на разных языках и изображения, отсылающие нас как к советской журнальной иллюстрации, так и к искусству new wave. Подобные игрушечные машинки изображал в 1980-е ленинградский художник Иван Сотников, а еще раньше кумир юности Чтака — Жан-Мишель Баския. У Баския навязчивый образ машины был связан с драматическим детским воспоминанием: в семь лет он попал под колеса автомобиля и довольно долго лежал в больнице. У Чтака машинки — это образы, перекочевавшие в его произведения с последних страниц школьных тетрадок: на представленной картине слева они как будто написаны маленьким мальчиком, а справа — подростком. Надпись «Машины против машин» привносит интригу и наводит на мысль о буквально изображенном «конфликте», но такая прямолинейность не очень характерна для сюжетов Чтака. Тем не менее мы видим, как «игрушечные» машинки «противостоят» яркими лучами своих фар «взрослым» «Жигулям». Вместо номеров у этой машины буквы, складывающиеся в слово «Радек» — группе молодых художников, в которой состоял Чтак в 2000-х, что вновь намекает на ностальгию по юным годам.
Над «Жигулями» расположена аббревиатура A.L.O.T.B.S.O.L., означающая Always Look on the Bright Side of Life, что в переводе с английского: «Всегда смотрите на светлую сторону жизни...» Это название песни из последней сцены фильма «Житие Брайана по Монти Пайтону», пародийной комедии в жанре абсурдного черного юмора, созданной участниками комик-группы Монти Пайтон в 1979 году. По сюжету фильма еврея Брайана Коэна волхвы перепутали с Мессией, и его жизнь пошла по библейскому сценарию, включая трагический финал. С соседнего креста другой распятый решил подбодрить Брайана и спел ему песню, во время припева которой все остальные распятые начали насвистывать и пританцовывать. Конечно, трудно представить себе что-то более абсурдное, что наверняка и заинтересовало Чтака. На картине над «детскими» машинками это напутствие из песни подтверждается надписью LUX со стрелкой, указывающей в сторону освещенных «Жигулей»; надпись переводится с латыни как «свет», тем самым продолжая библейскую тему. Здесь же буквы «ДЧ» скрывают за собой словосочетание «дым чалмыт», что по-удмуртски значит «совсем тихо», а no tengo по-испански — «у меня нет». Быть может, здесь срежиссирован ответ на песню, который складывается как фраза: «Ответ прозвучал совсем тихо: “У меня нет света”». Ведь машины светят фарами, но сами остаются в тени. Это прямое выражение позиции «верить в лучшее». Если, например, подростком было сложно, то впереди были и «Радеки», и современное искусство в жизни Чтака. И мысленно к этому ощущению всегда можно вернуться.
Представленная картина с характерно по-чтаковски выраженными мысли-чувствами входит в серию с говорящим названием «История о том, как никто ничего не понял». Художник всегда оставляет широкое поле для комбинаций и вариаций зрителю, который, по его словам, «вынужден ловить ускользающий смысл где-то выше логики или чуть в стороне от рационального». V
Выставки
7-я Московская биеннале современного искусства. Параллельная программа. «История о том, как никто ничего не понял». Музей-Смотровая Москва-Сити, Москва, 2017.
«История о том, как никто
ничего не понял». 7-я Московская
биеннале современного искусства.
Параллельная программа. Музей-
Смотровая Москва-Сити, Москва, 2017
Фото предоставлено
Галереей «Треугольник»
