Римма и Валерий работают вместе с 1972 года. Их творчество столь цельно, что за 45 лет практически не претерпело, с одной стороны, серьезных трансформаций, но с другой — очень органично и насыщенно развивалось в рамках еще в 1970-е разработанной ими системы. Филолог Римма и художник Валерий составляют нерушимый творческий тандем: их произведения — синтез визуального искусства и слова. Как утверждают сами художники, именно они в московском неофициальном культурном сообществе стали первыми употреблять слово «концептуализм» и называться, соответственно, концептуалистами. Да и свое искусство они с тех пор называют также «концептами».
Одна из ранних тем творчества художников включала среди прочего боди-арт, который затем в конце 1980-х стал основой нескольких серий. Вспомним опубликованную в знаменитом журнале «А-Я» документацию перформанса «Зеркальной игры» (1979): на одном кадре мы видим Римму, кусающей яблоко, а на другом — задравшей майку и показывающей рисунок у себя на животе, как яблоко переместилось к ней в желудок. В середине 1980-х уже в Нью-Йорке их визуальная поэзия получила еще одну форму воплощения, — они придумали фотоконцепты, которые постепенно разделились на три цикла — «Фотоглифы», «Фоторельефы» и «Перхэппинесс» («Perhappiness», соединяет два английских слова «perhaps» (сомнение) и «happiness» (счастье), а Герловины обозначают это как «Счастлюзия»). Во всех трех художники используют собственные тела, а часто только лица.
«Перхэппинесс», к которому относится и «Херувим», представляет собой серию аллегорий, метафор, созданных как «аллюзия» на живопись старых мастеров. По большей части модель здесь — Римма. Черный фон, длинные кудрявые волосы «льются» словно реки и занимают большую часть изображений. Для достижения эффектов используются фотомонтаж, фотоколлаж и бодиарт. На многих произведениях Герловиных их лица или тела работают как поверхность для создания рисунка, или рисунка-текста. Художники называют это — «“о-лице-творение” понятий, слов и того, что последним выразить не доступно», или «картины мыслей, написанные на коже лица, как на холсте».
«Херувим» — это просто фотография без коллажных дополнений. Здесь все предельно минималистично. На теле только рисунок, текст отсутствует. Римма застыла в иконописной позе, отсылающей одновременно к образу Мадонны и Спасителя. Херувим изображен на её груди и шее: младенец тянет к матери руки, обнимая её за подбородок, а его импровизированные крылья, — просто приложенные к груди пальцы художницы. В этой сцене много эмоционального и трогательного. Неканоническая поза ангела заставляет воспринимать его как земного малыша, просящего материнской любви и внимания. И руки женщины, имитирующие его крылья, уже кажутся просто обнимающими, поддерживающими. Даже извечный отстраненный взгляд Риммы не избавляет нас от этой мысли.
Но у художников есть еще одна интерпретация этой композиции. Сама фотография (как техника) по сути является «резьбой светом», и на самом деле мы видим не сам свет, а только то, что он освещает. Тема света, к которой авторы часто обращаются, затрагивается и в «Херувиме». Ангелы, как существа высшего порядка, могут видеть и слышать то, что недоступно людям. В качестве комментария к своей работе художники спустя более десяти лет сочиняют диалог между ангелом и архангелом, где они беседуют «о преломлении света на разных ярусах небес и поднебесья».
АНГЕЛЬСКИЙ ДИАЛОГ
Ангел: Есть ли на белом свете свет?
Архангел: Кое-где есть, но в общем всего лишь освещение.
Ангел: Значит, человек видит не свет, а только освещение?
Архангел: Да. Потемки без света.
Ангел: А где свет, там и тьма светится. Не надо ни притушевываться, ни присветляться ни перед кем.
Архангел: Там внизу тьма народу. Где много народа, там всегда тьма.
Ангел: И не бывает света?
Архангел: Бывает. Светская полутьма.
Ангел: Какой беспросветный опыт света!
Архангел: Не совсем. Возьмем хотя бы ... .-- . - или .-.. .. --. .... - (Далее диалог полностью переходит на азбуку Морзе.)
V
