Фёдор Хиросигэ: красота, как и любой смысл, — в глазах смотрящего

До 10 октября VLADEY проводит персональную выставку яркого представителя современного петербургского искусства Фёдора Хиросигэ — «Сон в красном тереме». Представленные впервые работы открывают новый этап в творчестве художника, а он, в свою очередь, открывает свои секреты: какой будет жизнь в постапокалиптическом мире, можно ли обрести власть над собой и как достигнуть абсолютного спокойствия — в новом интервью VLADEY.  

VLADEY: Первым напрашивается вопрос о вашем псевдониме — Фёдор Хиросигэ. Можно ли сказать, что в нем вы совмещаете типичное русское имя Фёдор и японское Хиросигэ так же, как в работах — зарубежные, в частности, японские образы, с таким очень русским материалом, как дерево?

Фёдор: Все верно. Только, наверное, в обратном порядке, сначала появилось имя, а потом уже пришлось за него отвечать. Кого мы знаем с именем Федор?

V: Достоевский, например.

Ф: Да. Еще есть путешественник Федор Конюхов. Такой собирательный образ искателя получается. С греческого, Теодорус — дар богов.

V: А Хиросигэ?

Ф: А Хиросигэ… Есть такой замечательный художник, вернее, был когда-то, — Утагава Хиросигэ.

V: Но это ведь не единственное ваше имя, вы еще известны как Человек-гриб, часто предстаете в этом образе. Как он появился? Почему гриб становится человеком?

Ф: У меня есть такая история, длящийся проект, про постапокалиптическое далекое будущее, где доминирующей расой стали антропоморфные грибы. Эта идея достаточно подробно разработана, у меня был проект, посвященный началу этой истории, в Музее сновидений Зигмунда Фрейда в Петербурге. И поскольку проект в музее по времени совпал с работой Школы, которую инициировали ребята из Север-7 (прим. Школа активного рисования и перформативного позирования — ШАРППС-7), оказалось очень интересным примерить на себя образ одного из персонажей, или даже нескольких, можно сказать, его ипостасей. Занимательно, как такой персонаж может воздействовать на ныне живущих людей. Можно сказать, это то, как гость из далекого постгуманистического будущего мог бы выглядеть здесь и сейчас. 

Про фамилию можно сказать еще то, что в Японии XVIII–XIX века было нормально, что юный художник берет себе фамилию мастера, в мастерской которого он занимается. И когда юный автор, которого еще никто не знает, делает свою первую графическую подборку, он подписывается фамилией своего наставника и придумывает себе какое-то имя. Это была обычная практика, и таким же образом я хочу представить, в первую очередь, для себя, что Утагава Хиросигэ — один из моих уважаемых наставников.

Фёдор Хиросигэ в образе человека-гриба. Фото Дарьи Назаровой

V: Вы чувствуете преемственность по отношению к его творчеству?

Ф: Хотелось бы, конечно. Это был художник, который тоже работал над «совмещением». Над «совмещением» начал работать Хокусай, то есть художник, которого мы знаем под именем Кацусика Хокусай, а вообще, у него было около сорока имен только рабочих. Это было совмещение европейской традиции, европейского влияния, и привычного японского способа изображения. Художники начали переосмыслять перспективу, разработанную в европейской школе, с которой они уже успели ознакомиться, со своей системой координат и начали ее включать в свои работы, наряду с обычной плоской перспективой, которая была характерна для этого искусства. И поэтому, возможно, эти работы, конкретно Утагавы Хиросигэ, были очень fresh для своего исторического момента.

V: Но и ваши работы достаточно новаторские.

Ф: Мне приходится, раз я из «мастерской» этого художника, отвечать за такую фамилию.

Фёдор Хиросигэ. The Siren из серии «the night before transgression», 2020

V: Почему вы выбрали технику выжигания по дереву?

Ф: Это вышло случайно. Был проект, для которого было решено задействовать бересту. Самым логичным способом ее использовать мне тогда казалась техника пирографии, и нужно было ее освоить. Когда я начала, этот процесс превратился в некую обсессию. Так получилось, что это стало ощущаться как очень подходящая техника. 

V: Возвращаемся в пространство выставки во VLADEY Space, которая называется «Сон в красном тереме». Помимо отсылки к одноименному китайскому роману, это еще и аллюзия на всю Москву, традиционно красную. Можно ли сказать, что здесь, в этом пространстве, тоже создается подобие некоего государства? Мы видим трон, видим выражение на латыни о том, что высшая власть это власть над собой. Также есть отсылки к Макиавелли, у которого в виде лиса предстает один из типов правителя. 

Ф: Это, действительно, размышления о концепте власти, так что можно и так сказать. Государство включено в эту парадигму. Вы сказали про Макиавелли, и тут действительно есть ряд работ, которые можно назвать интерпретацией его идеи. У него есть сборник советов правителю под названием «Государство», или «Принц», смотря как перевести. Эти советы там приведены как «научные данные», и это тоже захотелось переосмыслить. Многие из работ, которые мы тут видим, это некие инструменты, помогающие управлять, как минимум, собой, максимально правильно. К каким выводам мы приходим? К таким, что человек, владеющий собой, даже не человек, а персонаж, так как тут представлены разные существа, уже может брать ответственность и за кого-то еще, за дела помимо своих собственных. И как ему начать? Обратим внимание на эти инструменты. Есть, например, инструмент, напоминающий чем-то кушетку в кабинете психоаналитика, чем-то — симпосий в Древней Греции или в Древнем Риме, где были специальные ложи для того, чтобы пировать, люди не спали на таких вещах. В общем, этот инструмент связан с красноречием. Слово «симпозиум», которое означало изначально пир, а потом преобразовалось в обозначение конференции, обмен мнениями по определенным правилам. И это тоже связано с властью. Красноречие очень важно, мне кажется, для каждого.

Фёдор Хиросигэ. Кушетка/симпосий из серии «Инструментарий Императора», 2020–2021

V: Говоря о понятии власти, насколько вашему искусству близка остросоциальная тематика, актуальная?

Ф: Я не знаю, это в глазах смотрящего. 

V: Но вы лично рассуждаете об этом, или вы больше говорите о вечных понятиях? 

Ф: Это Платон придумал, что есть какие-то вечные понятия, абстрактные идеи в совершенном мире. А так, вечных понятий, мне кажется, нет. Все «понятия» культурно-обусловлены и как-то соотносятся с текущим моментом. Вот, например, демократия, которая сейчас оценивается как безусловно позитивный строй, у того же Платона так не оценивалась. То есть это не вечная ценность, это зависит от оценки в текущем моменте. 

V: На выставке во VLADEY Space мы видим абсолютно разных персонажей. Тут и отсылки к аниме, и к философам, и ваши любимые поэтические строки, и животные с человеческими торсами. Как все эти персонажи уживаются в рамках вашего творческого мира? Работы взаимодействуют друг с другом, или же это отдельные проекты, которые впервые оказались в одном пространстве?

Ф: Конечно, они как-то взаимодействуют в рамках этого проекта, но то, как именно они это делают, можно осмыслять по-разному. Если вы соприкасались с миром компьютерных игр, вы представляете, какие формы взаимодействия у персонажей в игре. Они либо составляют партию, то есть являются партийцами и держатся вместе, либо бывают противниками друг другу.

Фёдор Хиросигэ. The Hierophant из серии «the night before transgression», 2020

Можно вспомнить и о каких-то других формах, в которых взаимодействуют персонажи. Например, литературное произведение, где тоже есть герои, при этом само произведение держится только на них и на слове, которое их описывает. Если так смотреть на выставку, так ее читать, то получится произведение, которое держится на этих незыблемых столпах, вовсе не мобильных. Или у кого-то могут возникать архитектурные ассоциации. В сооружении могут быть мозаики, окна, пролеты, все детали очень важны и соотносятся одна с другой. Это составляет композиционное целое, и даже если кажется, что одно спорит с другим, то это все включено в разработку.

V: А как вы приходите к этим отсылкам? Возьмем образы из аниме: через них вы как будто возвращаетесь в детство и в то же время хотите говорить со зрителем на языке близких для него поп-культурных образов.

Ф: Это больше личные обсессивные моменты. Если это персонажи из аниме, то, скорее всего, они вызывали какое-либо восхищение или как-то по-особому воспринимались. Каждого из них можно воспринять как отдельный концепт, на котором можно сосредоточиться.

Фёдор Хиросигэ. Mars/La Force из серии «the night before transgression», 2020-2021

Например, в тибетской традиции есть иконография, а есть набор методов, обучающих тому, как на нее смотреть. Если образ предполагается священным, то практикующий, смотря на него, должен попытаться самоидентифицироваться с ним и таким образом улучшить себя, немного приблизиться к идеалу. Идеал в тибетской культуре — это отречение от любых привязанностей, достижение нирваны. Если провести такую аналогию, то получится, что, сосредоточившись на образе конкретного персонажа, можно много чего узнать. Можно с ним совпасть, а можно научиться какому-то другому способу мыслить или быть.

V: Работы выполнены очень кропотливо, в очень тонкой технике. Какое максимальное количество времени вы затрачивали на создание одного произведения?

Ф: Это сложно оценить, потому что сначала совершались какие-то действия с материалом, потом нужно было подождать, посмотреть по-новому, под другим углом зрения, совершить еще какие-то действия. Самый большой временной промежуток — может года полтора.

V: Но это была большая работа?

Ф: Да, она была большая. Может быть, эти временные затраты были просто продиктованы тем, что для нее нужно было каждый раз расчищать место в мастерской.

V: Вы говорили, что Гриб — это ваше размышление о постапокалиптическом мире. Если пофантазировать про далекое будущее, вы сможете предположить, как трансформируется искусство? И ваше, и искусство в принципе, во что оно может переродиться?

Ф: Не знаю, ничего не знаю. Все то же самое могу сказать: красота, как и любой смысл, —  в глазах смотрящего. Я могу просто рассказать какие-то детали, но как все сложится у человека будущего в глазах, или нечеловека, я вообще не знаю. Будет ли это искусство, или что-то другое, сложно предположить.