Художник Петр Беленок называл свой стиль «паническим реализмом», а его друг Анатолий Брусиловский – катастрофизмом. Для заработка Беленок ваял советских героев, к тридцати годам заказы текли рекой, а скульптурные работы репродуцировались на открытках. Но в 1967 году Беленок переехал в Москву, чтобы начать делать совсем другое искусство. «Меня не интересуют детальные наблюдения каждодневной жизни; я наблюдаю мир и его проблемы из нейтральной позиции в космосе», — писал художник. Из космоса, выход в который он, подобно герою Кабакова, нашел в потолке мастерской, было видно не только настоящее, но и будущее. И будущее это оказалось исполнено трагизма. Тема будущего присутствует в работах многих художников-нонконформистов. Перемены, наступившие с началом оттепели, вселяли надежду, что наконец-то человечество двинулось в сторону жизни прекрасной и гармоничной. Эту веру всячески поддерживала и наука. Технологии не пугали последствиями замещения природного искусственным, экологическая катастрофа казалась вымыслом. Прошло полвека, и грядущее окрасилось во все оттенки мрачного. Но в 1960-е космос был неизведанным, которое необходимо познать, а не местом спасения от перенаселенности Земли. Художники-шестидесятники обращались ко времени, ставшему нашей повседневностью, когда, несмотря на реванш модернизма, утопии уже невозможны.  

Из статьи «Формы эскапизма» Светланы Гусаровой и Ольги Турчиной
Опубликовано в журнале «Диалог Искусств». Москва, 2019, № 3, с. 22-23.