В понимании Валерия Кошлякова истинное искусство — это классика. Она — прекрасная и вечная. Во время учебы в Ростовском художественном училище имени М.Б. Грекова он был приверженцем реалистической школы живописи, но там же и начался его путь в современном искусстве — после знакомства с художником Авдеем Тер-Оганьяном. Оказавшись в Москве на рубеже 1980–1990-х, Кошляков обнаружил, что на местной и западной повестке современного искусства «в моде» концептуализм и другой постмодернизм, а классики «выброшены на помойку». Используя для изображения «высокого искусства» бросовые материалы, вроде скотча или картона, Кошляков отчасти переживает именно эту ситуацию. К началу 1990-х он находит свою художественную манеру: масштабность, размашистые экспрессивные мазки, колорит приглушенных тонов, часто напоминающий старинные фотографии сепией или полустертые фрески на стенах древних дворцов и храмов, а может быть и сны.

В этом и заключается неуловимое очарование искусства Валерия Кошлякова — восхищение классикой, которая уже сама — воплощение вечности, но одновременно и легкость — словно «мимолетность» и преходящесть изображаемого. И хотя Кошляков изображает далеко не только архитектурные мотивы, интерес именно к этой теме создал ему славу художника, воспевающего величественные руины прошлого. «Живописец всю жизнь создает одну картину», — говорит Кошляков и продолжает свой пространный рассказ о мировом наследии длиной в целую жизнь.

На масштабном трехчастном холсте изображены монохромные руины театра Древнего Рима. В 1991 году официально закончилась история СССР, и на руинах одной Великой Империи, среди нищеты и упадка, художник Валерий Кошляков пишет свою призрачную мечту — залитые солнцем руины другой Великой Империи. Древнеримский театр нес важную культурно-идеологическую функцию, но вот перед нами только его призрак, оболочка без содержания, чем стала в свою очередь советская символика после перестройки. Это одна из первых монументальных работ в знакомой нам сегодня стилистике Валерия Кошлякова. И здесь уже сформированы характерная манера живописи и все основные авторские принципы. Любимые темы — архитектура, античность, обломки истории. Масштабный размер, обусловленный тем, что, как говорит художник: «архитектура не выдерживала маленького формата». Отличие от более поздних работ в том, что здесь все прописано довольно четко и контрастно, а в дальнейшем Кошляков будет уходить в более пространные и туманные формы. Композиция триптиха уравновешена, но притом оригинальна: у зрителя создается ощущение «присутствия», будто он сам занял место на одной из ступеней древнеримского театра и ждет представления. Пустоты, зияющие вокруг, а главное — на переднем плане, порождают множество вопросов и фантазий: что же происходило здесь тысячи лет назад?

Сложность и монументальность античной архитектуры восхищает до сих пор, тем более, что помимо обязательной прочности и функциональности конструкций, рассчитывались их акустические и эстетические характеристики. Классический римский театр сложился во II веке до н. э., его архитектура и литература были во многом основаны на греческом наследии. Окончательное формирование римского театрального здания относят к эпохе правления Октавиана Августа, принимая за лучший образец театр Марцелла в Риме, построенный в I веке до н. э.: он был в диаметре 130 метров, со сценой 90 метров и вместительностью 11–14 тысяч зрителей. Архитектурный план и принцип устройства любого римского театра был примерно одинаков. Композиционным центром была сцена, за ней — многоярусная стена высотой равной верхней точки зрительного зала, который полукругом ступенями возвышался вверх. Задняя стена обычно оформлялась одним или несколькими рядами колонн и статуями в нишах, что придавало сооружению пышность и величественность.

Украшением сцены служили картины, мраморные плиты и другие предметы роскоши. Известный римский архитектор I века до н. э. Марк Витрувий пишет о трех видах декораций в зависимости от жанра: «Трагические — изображают колонны, фронтоны, статуи и тому подобное, комические — представляют частные дома, балконы и изображения рядов окон в подражание тому, как это бывает в обычных домах. Сатировские драмы украшаются горами, пещерами, деревьями и другими особенностями сельского пейзажа…». В Древнем Риме ценилась зрелищность театральных представлений, поэтому количество актеров на сцене могло достигать десятков, а статистов — сотню. Во время исполнения ролей они надевали костюмы римского покроя, парики, маски, воинские доспехи, высокие котурны.

Благодаря архитектуре римского театра, а именно — каменных стен со всех сторон — появилась возможность закрыть здание сверху от палящего южного солнца. При помощи канатов натягивался огромный яркий тент — веларий, из-за которого пространство еще больше смыкалось. В философской поэме «О природе вещей» древнеримского поэта первой половины I века до н.э. Тита Лукреция Кара описан эффект от велария, который дополнял бутафорское таинство театрального представления:

«Это бывает, когда фиолетовый, или же красный,
Иль желтоватый покров над обширным театром натянут
И развевается он, к шестам прикрепленный и к брусьям.
Тут и сидящий народ на ступенях, и сцены пространство
Вместе с нарядом матрон и сенаторов пышной одеждой
Эти покровы своей заливают цветною волною.
И чем теснее кругом театрального зданья ограда,
Тем и цветистей на всем отражается отблеск прекрасный,
И улыбается все при умеренном солнечном свете». V

---

Выставки
«a Mosca… a Mosca…». Galleria Comunale d’Arte Moderna, Болонья, Италия, 1992

Публикации
Auction Catalogue Sotheby’s London, Contemporary East, 25 November, 2013, lot 178. London: Sotheby’s, 2013. P. 79
Achille Bonito Oliva, Leonid Bazanov. «a Mosca… a Mosca…». Verona: Olograf Ed., 1992. pp. 112–113

Провенанс 
Sotheby's London, Contemporary East. Ноябрь 2013, лот 178