«Азбучные истины» — картина, состоящая из шести частей, объединенных рамой, специально созданной художником. Точнее, это одна из нескольких «комбинаторных картин», своего рода картин — составных структур, по которым более всего известно творчество Гриши Брускина. Самая знаменитая из работ такого рода — «Фундаментальный лексикон», в 1988 году поставившая рекорд на произведение советского искусства на легендарном аукционе Sotheby’s в Москве. Серия «Азбучные истины» создавалась несколько лет спустя, уже после переезда Брускина в США, но, конечно, ее образность тесно связана с советской. Принадлежность работы к направлению соц-арта несомненна — в те годы он на пике популярности именно в Штатах. Также эта серия отсылает и к языку московской концептуальной школы, в том числе через буквальное использование языка, через тему алфавита.
Серия в разных вариантах содержит 34 части, по числу букв алфавита плюс одна вступительная (с текстом из романа Владимира Набокова «Дар»). Все изображения в ней формата небольших тондо (кругов), поскольку изначально серия задумывалась для исполнения на тарелках. Этой серии предшествовала работа «Генеральная инструкция» (1991), переходная между двумя главными темами в творчестве Брускина — советской символикой и структурой алфавита. «Инструктирование» продолжается и в «Азбучных истинах», где от «генеральных инструкций» («на все случаи жизни») художник переходит преимущественно к инструкциям по гражданской обороне — на случай ядерной войны. Во время холодной войны такие полагалось знать каждому советскому человеку, по крайней мере умевшему читать. В них доходчиво, вкупе с плакатными по ясности картинками объясняются различные действия и модели поведения во время ядерной катастрофы. В работах Брускина такие изображения накладываются на краткие и столь же доходчивые, как в словаре, определения слов — по одному на каждую букву алфавита. Из них и выстраивает Брускин свои картины-конструкторы.
Живописные картины в серии существенно отличаются от изображений на фарфоровых тарелках. Здесь тексты написаны не по краям работ, а внизу, белыми буквами на черном фоне (при этом тексты встречаются и внутри изображений). Они не носят поясняющего характера, скорее, наоборот, усложняют восприятие этих жестких и лаконичных образов, делают их соединение абсурдным. Нельзя не отметить холодной иронии, которой пронизаны все изображения. Брускин свидетельствует о распаде языковых структур времен противостояния двух глобальных миров в эпоху холодной войны, и в то же время об их тотальной силе воздействия, которую в том числе фиксировали в своих произведениях многие художники, обращавшиеся к стилю поздней советской власти: Илья Кабаков, Виталий Комар и Александр Меламид, Игорь Макаревич и Елена Елагина. Каждую из составных композиций в серии художник бережно компонует так, чтобы совмещались контрастные образы: и фигуративные композиции (например, персонажей в противогазах), и своего рода натюрморты (обувь и аксессуары в композиции «“Чук и Гек” — очень хорошая книга»), и по-своему величественные пейзажи с руинами постъядерного мира (композиция «Ь — не обозначает особого звука»). Особое место уделено «бестиарию» — изображениям животных. Брускин как бы собирает разные жанры в своей составной картине, представляя их в отстраненном взаимодействии между собой и со зрителем. В этом смысле картина подводит своего рода итог событиям и страхам уходящего столетия и делает это так, чтобы герметичный язык советской властной машины превратился в один из языков современного искусства.V
