ВОЗВРАЩЕННЫЙ ВЗГЛЯД

Траектории взглядов становятся силками, иногда несущими гибель. Иногда траектории взглядов воспламеняют творческую мысль и дарят крылья вдохновению. В выставке «Возвращенный взгляд» участвуют четыре мастера: Егор Кошелев, Леонид Цхэ, Larkandre, Даниил Васильев. Кошелев и Цхэ флагманы российской живописи новейшего времени. Их связывает творческая дружба/соперничество за эпитет «самый-самый». Они обмениваются взглядами разными. Маршруты можно определить: от почтения до восхищения/ревности. Даниил Васильев — ученик Леонида Цхэ и смотрят они друг на друга тоже по-разному: пиетет у одного, поощрение у другого. Иногда возможно и так: снисхождение у одного/вызов у другого. Larkandre (Андрей Жаворонков) — ученик Егора Кошелева. Ученик также бросает вызов учителю: например, он совершает акт сознательной деконструкции благородной старинной техники живописи. Записывает ее граффитистскими тегами, раскручивает героев академических полотен на виртуальной центрифуге, вбрасывает их в файтинги компьютерных игр.

Траектории взглядов, выстраивающих биографии и расшатывающих нервы художникам, мы представляем как перформанс из их картин, которые сошлись на симпозиум и парируют вызов тех шедевров, что избрали своей темой магию искусства созерцания. «Менины» Веласкеса, «Вывеска лавки Жерсена» Ватто, произведения старонидерландских мастеров, импрессионистов и символистов… Во всех этих опусах героем становится Вселенная, созданная волевым зрением Мастера. В «Менинах» Диего Веласкеса (1656) многие ячейки и клапаны, каморки и чуланчики пространства раскрываются и захлопываются соответственно желанию и прихоти создающего свою историю и иллюзию живописца. Даже король с королевой оказываются лишь призрачным отражением в зеркале. Придворный мирок с его светской суетой лишь театр и мистификация. А режиссер этого театра — Глаз Художника… Вызов гения Веласкеса и его «менин» принял Леонид Цхэ. «Возвращенный взгляд» Цхэ это турнир, где нужно поймать образ и возвратить его истории, но уже не копией, а новейшим шедевром с новыми смыслами. Егор Кошелев выбрал картину Антуана Ватто «Вывеска лавки Жерсена» 1720 года. Порхающие словно мотыльки галантные посетители антикварной лавочки становятся упаковщиками взглядов на разные предметы искусства. Картины рассматривают, выносят, кладут в ящики. И мы выступаем свидетелями изысканнейшей игры в прятки истинного ради торжества мнимого. Разные изгибы и позы, намеки и касания, встречи глаз смотрящих и тех, на кого смотрят (портреты в рамах), создают прихотливую музыкальную интригу сродни моцартовским меланхолическим менуэтам. Кошелев включается в эту игру и возвращает рокайльную иллюзию Ватто в мир виртуальных глиссад. Виртуальную природу пойманного взгляда старинных мастеров и импрессионистов с символистами делает темой визуальных медитаций и киберпанковских галлюцинаций Даниил Васильев.

Его возвращенный взгляд предполагает, что Ханс Мемлинг нечаянно увидел Бэнкси, а Адольф Менцель полюбил Питера Дойга… Larkandre же по-иному, «весомо грубо зримо» вклинивает хип-хоп-стилистику в высокопарный академизм. Выставку мы рамируем двумя архетипическими сюжетами из истории античной культуры: мифами о Медузе Горгоне и Пигмалионе. Оба мифа известны по «Метаморфозам» Овидия. В мифе о Галатее кипрский скульптор Пигмалион влюбился в дело своих рук, воспылал к статуе желанием. В мифе о медузе Горгоне превращенная Афиной в чудовище прекрасная девушка обрела способность взглядом превращать людей в камень.

В обоих мифах речь идет о способности видеть, взгляде художника на объект искусства. В случае с Пигмалионом художник пытается присвоить создаваемый им объект, совпасть с ним полностью. В случае с медузой Горгоной хтоническая, неподконтрольная ничему человеческому природа обращает всех в объекты искусства, каменные изваяния. Для восстановления полноты жизни Пигмалион должен оживить свою скульптуру, встретиться с ней взглядом. Сокрушительная сила бесчеловечной природы в образе Медузы Горгоны такова, что встречаться с ней взглядом, смотреть в глаза бездне категорически воспрещено из-за опасности руиной- камнем стать. Миф о Горгоне принят архетипом биографии великих «фаустов» от искусства, испытателей самых глубинных страшных сил Натуры. В частности, этот миф проецируется на биографию художника эпохи символизма и модерна рубежа XIX—XX веков Михаила Врубеля. Заглядывая в глаза-бездну природных недр, дабы выпытать секреты красоты, Врубель, подобно композитору Леверкюну из романа Томаса Манна «Доктор Фаустус», сошел с ума.

Опасный обмен взглядами с Чужим, тем, что является неподвластным нашему разумению, но может быть прекрасным материалом искусства, соответствует изучению мира философами феноменологической школы. Для представителей этой школы, от Эдмунда Гуссерля до Мартина Хайдеггера, принципиально было обратиться к самой вещи, отринуть все литературные знания, априорные суждения, полученные в результате стереотипов воспитания и логических манипуляций. Вещь, объекты природы для нас именно Чужие, они не подвластны банальной логике. Этого Чужого надо расколдовать, рискуя собой. Близкий феноменологический школе филолог, представитель так называемой Женевской школы Жан Старобинский неспроста поставил статуи в центр разговора о мифах, взглядах на Чужого. Одна из глав его сборника «Чернила меланхолии» так и называется «Взгляд статуи». Старобинский обращается к полотнам итальянского художника метафизической школы Джорджо де Кирико, картины которого населяют статуи, подчиняющие себе мир людей:

Легко предположить, что, изображая меланхолическую статую, художник демонстрирует собственное превращение в камень или старается его предотвратить. Чувство своей отчужденности, грозящей парализовать самую сокровенную часть его существа, он изображает и проецирует во внешнее пространство, наделяет телом. В знаменитой «Меланхолии» Кирико статуя опустила глаза и не смотрит ни на кого. На картине ясный день, статуя же отбрасывает длинные тени и тем торжественно предвещает наступление темноты. Своей непрозрачностью, своей слепотой она создает вокруг себя пустыню. Из ее присутствия рождается отсутствие. Контуры открытого глаза позволяли надеяться на визуальный контакт, однако этот воображаемый контакт немедленно опровергается тотальным отрицанием. В соответствии с этой логикой отсутствующего взгляда другие фигуры Кирико, персонажи манекены, утрачивают рельеф лица: вместо лица у них гладкие яйцевидные формы или нелепые вертикальные стержни.

Перевод Веры Мильчиной

Эта встреча со взглядом Иного, одновременно влюбленность в собственные творения навели на мысль сделать пропилеями выставки двойной автопортрет Кошелева и Цхэ (с фильмом о том, как он создавался). Кроме того, в зале поставлены два мольберта. На одном — смотрящие статуи, превратившиеся в кукольный спектакль эпохи рококо. Это лист из издания о путешествии датского капитана Фредерика Людвига Нордена в Египет и Нубию в 1737 – 1738 годах. Лист с ожившими египетскими статуями в манере «возвращенного взгляда» эпохи Ватто и рокайля сделал датский художник Петер Крамер в 1757 году. Изображение выгравировал Ионас Хаас в 1773. Другой лист на мольберте визуализирует траекторию взгляда недавней выставки Егора Кошелева «Грифонаж». В одном графическом листе Егор будто проделывает путь к «Возвращенному взгляду» и мифам об Ином, инспирированном встречей с Горгоной, а также жертвенной влюбленностью в собственное творение Пигмалиона.

Сергей Хачатуров

Скрыть