НЕСТОР ЭНГЕЛЬКЕ
КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ ИМЕНИ ПРОФ. ВУДМАНА

19 апреля — 30 августа
VLADEY Space
4-й Сыромятнический переулок 1/8с9
С 11:00 до 20:00, без выходных
Вход бесплатный

Положение шляпы

«Нужно ли добавлять, что костюмы не лучше фигур: если даже не вдаваться в детали, они выглядят то вычурными, неестественными, то одеревенелыми, препятствующими свободным движениям тела? Можно подумать, что их не умеют носить. Каски надеты неумело, фетровые шляпы странно выглядят и сидят на голове без всякого изящества. Шарфы, правда, на месте, но завязаны неловкой рукой»

Эжен Фромантен о «Ночном дозоре» Рембрандта (из книги «Старые мастера»)

Художник Нестор Энгельке — известный специалист по работе с деревом и изобретатель техники «топорописи», решил, что овладел своими тяжёлыми инструментами в совершенстве, и может позволить себе замахнуться на «старых мастеров». Поддерживает его в этом амбициозном деле профессор Вудман, двойник и доверенный представитель автора, чудак, чей страстный интерес к древесной плоти и объектам, в которых она проявляется, – достаточный повод для появления новых работ, даже если другим эти опыты покажутся «не убедительными». На одной из первых выставок Энгельке профессор показывал «деревянное телевидение», которое можно смотреть, только скосив глаза; позже он представлял бюро саморазрушающейся архитектуры; остепенившись, Вудман задумал основать музей древописи, в галерее представлена первая часть собрания: «Ночной дозор» и другие портреты «золотого века голландской живописи», вырубленные топором. 

Свою практику художник комментирует очень кратко. Заявляя: «меньше слов – больше щепок», он отказывается объяснять все сам, но оставляет несколько подсказок, надеясь, что вокруг его работ, будут множится интерпретации, ведь только через эту герменевтическую практику его занозистые ремейки смогут стать основой для настоящей коллекции классического искусства. Две главные зацепки: во-первых, его интересует взаимодействие с живописью; во-вторых – шляпы. Попробуем предложить варианты расшифровки проекта Энегельке, чтобы подтолкнуть зрителей строить свои.

Выдвинем предположение, что автор собирается рубиться не со всей живописной традицией разом, и не с «классикой», представленной голландскими мастерами. Он нацеливается на Рембрандт Харменсза ван Рейна и его статус живописца (и художника) par excellence, который закрепился за ним в эпоху романтизма. 

Только одна из работ, представленных на выставке, сделана по мотивам безусловно узнаваемой картины – группового портрета отряда капитана Баннинка Кока («Ночного дозора»). Это полотно Рембрандта, о сюжете которого велось множество споров, очевидно интересует Энгельке, как пример произведения, провоцирующего поиск разгадки, хотя в итоге оказывается «просто портретом». К тому же живописные свойства этой работы вызывали недоумение многих авторов. Так Эжен Фромантен, французский художник-романтик, обычно превозносящий Рембрандта, столкнувшись с «Ночным дозором», был разочарован, в частности тем, что живопись и изображаемые объекты существовали в разладе друг с другом. Однако именно это ощущение привлекало в дальнейшем многих модернистов. Например, Альбер Глез и Жан Метценже, художники и авторы теоретического текста «О кубизме», заявляли, что генеалогия их подхода к искусству восходит к Рембрандту. Много позже исследовательница Светлана Алперс, размышляя о знаменитом импасто голландского мастера – нарочито многослойном, скульптурном наложении краски, свидетельствующем о его интересе к материальности живописи как таковой, выдвигает предположение о близости его поисков к практике Пабло Пикассо. Привлекает эта возможность «самовольной» живописи и Энгельке, который говорит, что, рубя топором, он «высвобождает» высушенное и замкнутое в доски дерево, делает так, чтобы из него «полезла суть». Как и многие его предшественники, он увязывает историю своего искусства с главным живописцем. Прототипом одной из его работ – изображение персонажа в шляпе и с автоматом – стал портрет кисти Ребрандта, запечатлевший Хермана Домера, создателя мебели и рам для картин. Голландский мастер деревянных дел, сын которого работал в мастерской живописца, становится, в мифологии Энгельке, предком Вудманов. 

Нестор выбирает для себя роль художника, который старательно пытается добраться до истоков живописи, взаимодействует с этой историей снова и снова, но всегда выбирает для этой работы доски и топоры, толи в силу непреодолимой привязанности к этим материалам и инструментам, толи из-за крайне ограниченных возможностей замкнутого мира, в котором он существует. Энгельке, конечно, занимает комический эффект этой обсессии, который придуманный им автор-эскапист как бы не замечает: повторяя историю искусства, он в то же время «убивает» каждую картину (или каждого автора, стоящего за ней). Впрочем, годы упражнений в «топорописи» действительно сделали его виртуозом, так что соревнование с Рембрандтом не только шутка, но и заявление о зрелости мастерства автора-древоруба.

Вернёмся к шляпам. Вторая линия интерпретации выставки связана с головными уборами и теми, кто их носит. В голландской культуре XVII века шляпы были символом социального статуса. На картине «Урок остеологии Себастиана Эгбертсзоона» (предположительно Николааса Элиасзоона Пикенойи или Томаса де Кейзера), которую воспроизводит Энгельке, в головном уборе изображен только прелектор, остальные персонажи группового портрета остаются с обнажёнными головами. Кто в шляпе, тот и главный. Судя по этому признаку большинство героев выставки – люди статусные. Здесь есть военные, смотрители тюрьмы, лекари, краснодеревщик (правда взявший оружие в руки) и другие почтенные граждане. У них костюмы богатых людей, но лица, если посмотреть на них как на лица, а не пятна экспрессивной рубки, часто превращаются в жутковатые черепа-гримасы или оказываются разбиты сквозными дырами. Весь этот почтенный люд собран в красном зале, его колер взят из реальных музейных пространств, в которых показывается старая живопись, но вряд ли он способствует спокойному созерцанию. Возможно, то, на что предлагает посмотреть Энгельке, это групповой портрет современного страха, за шляпы, перед шляпами, который он предпочитает материализовать, чтобы он торчал занозой из досок, а не висел в воздухе.  

Анастасия Котылева