Дмитрий Александрович Пригов — художник, литератор, автор перформансов, его необыкновенная одаренность была очевидна еще при жизни, однако чем больше времени проходит с момента его ухода в 2007 году, тем яснее понимается масштаб личности Пригова, его уникальный философский склад ума, точность и пронзительность политических высказываний, живость и актуальность его поэтики в наши дни, как он сам говорил о своем творчестве: «Меня волнуют не слова сами по себе, а некие культурологические грамматики, большие идеологические блоки…»

Равно как поэтические, так и художественные начала присутствуют в жизни Дмитрия Александровича Пригова с раннего возраста. Он посещает школьником студию лепки и, по воспоминаниям друга и соученика, скульптора Бориса Орлова, уже тогда сочиняет стихи. Окончив Московское высшее художественно-промышленное училище (будущее им. С. Г. Строганова) по классу скульптуры, Пригов в конце 1960-х — начале 1970-х годов сблизился с художниками московского андеграунда. Произведения Пригова всегда синтетичны и соединяют разные виды творческой деятельности: в 1970-х, во времена расцвета московского концептуализма, тексты присутствовали и в графике, и в объектах, и в инсталляциях художников андеграунда — разделять творчество Пригова, скажем, на текст и рисунок, никому бы не пришло в голову. Не говоря уже о том, что чтения своих стихов он превращал в перформанс. Помимо этой особенности, Дмитрий Александрович разрабатывал концепцию множественной идентичности, выступая от имени разных авторов и персонажей. Эту практикуемую множественную субъектность Пригов считал определяющей для себя, называя ее «мерцательным типом поведения». В кругу московских концептуалистов такой тип авторства также именовали «невлипанием» и «ускользанием»: художнику вменялось сопротивление дискурсам власти и общественного большинства, сопротивление «здравому смыслу».

Германия занимает особое место в его творчестве. Тему Германии, ее культурной и политической идентичности, взгляда на нее «из России» он развивал с конца 1980-х — начала 1990-х в нескольких сериях и отдельных работах. И тому было несколько причин.

Во-первых, сама фамилия Пригов немецкого происхождения, которое тщательно скрывалось в семье художника и поэта из-за репрессий обрусевших немцев во время Великой Отечественной войны и после нее.

Во-вторых, в Германии работало много специалистов по русской литературе и искусству, которые были заинтересованы в приглашении Пригова. Еще в 1987 году его работы были показаны на важнейшей выставке современного мирового искусства Documenta VIII, которая проходит в Касселе раз в 5 лет. В 1990-х в основном он участвует в выставках именно в Германии, в том числе в крупных музеях: в 1991 году — в Martin-Gropius-Bau в Берлине, в 1993 году — в Kunsthalle Düsseldorf в Дюссельдорфе. В 1991 году он стал стипендиатом Akademie der Künste in Berlin (Берлинская академия искусств), а в 1994 году получил премию за инсталляцию из газет “Winter Russische Reise” («Зимнее русское путешествие») на Internationale Biennale der Papierkunst PaperArt (Международная биеннале бумажного искусства PaperArt) в Дюрене. Поэт Алексей Парщиков писал: «Я не хочу сказать, что Пригова в Германии читали только через “родной” дадаизм, но отчасти это было именно так. Окажись Д. А. на сцене в диалоге с музыкальными эпизодами Штокхаузена, в сотрудничестве с композитором или как-нибудь иначе вписанным в контекст концерта, он бы прозвучал естественно. В Германии у Д. А. выходили компакт-диски, и он выступал с Тарасовым, например, на концерте “бумажной музыки” — прямо на фабрике бумаги, где немецкие композиторы подсоединяли датчики к бумажным листам и возили по этим парусам-экранам палочками... и это был великий, вдохновляющий джаз...»

В-третьих, для России Германия — первая граница с Западом, собственно, для художника и поэта Германия стала первым местом, куда он смог выехать из СССР. В своем тексте «Давайте жить вместе!» Пригов утверждает, что «давно замечена гораздо большая схожесть российского и немецкого интеллектуального типа, чем с собственными национальными типами простолюдина и служивого». Германия и Россия имеют похожий период тоталитарной власти в своей истории, и Пригова, как деконструктора языка власти, очень интересовал немецкий опыт, так похожий на отечественный.

В 1994 году у Дмитрия Александровича Пригова состоялась выставка в Kunstverein Ludwigsburg (Арт-центр в Людвигсбурге), одной из частей экспозиции была серия из 13 листов «Гитлер как художник», которая впоследствии полностью вошла в коллекцию Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге. В том же 1994 году Пригов создает серию «Германия» с небольшими фотографиями в центре, дополненными авторской графикой в виде очень характерной мелкой штриховки шариковой ручкой. Обычно он пользовался ручкой Bic с черными чернилами. Фотографии — репринт из сборников нацистской пропаганды молодежной организации 1926–1945 годов Hitlerjugend (буквально переводится как «Гитлеровская молодость»). Пригов получил их в подарок во время одного из своих визитов в Кёльн.

В серии «Германия» при общей композиционной схожести — фотография в центре листа — нет единообразия в оформлении: черная заштрихованная «туча» вокруг изображения может быть больше-меньше или вообще отсутствовать; цифры, обозначающие год, могут быть выведены черным или намечены карандашом, а иногда исправлены красным цветом. Фотографии словно бы сделаны по прошествии смены в детском летнем лагере — но кем, чьей рукой, остается непонятным. Пригов создает образ «ничейной», казенной вещи, безликий характер которой неопровержимо свидетельствует о разрушении личного, индивидуального начала в нацистском обществе. Это очень сближает данную серию с такого же рода «оформиловкой» в СССР — такими же альбомами, стенгазетами и досками почета. И если бы не некоторые нюансы, можно было бы решить, что дело происходит в престижном советском детском лагере «Артек». Внешне языки пропаганды обеих стран оказываются схожими.

Такой метод работы Пригова позволяет его сравнить с известным французским художником Кристианом Болтански, который создавал фиктивные архивы, начиная с 1960-х годов. Используя найденные, часто не связанные друг с другом фотографии, а затем и вещи, Болтански выстраивал «архивные истории», вскрывая то, как люди доверяют «документальности» фотографий и «подлинности» определенного типа репрезентации в качестве архива или альбома, как автоматически верят в «объективность» отбора и, соответственно, как этим можно манипулировать, помещая одни и те же материалы в разные контексты или фильтруя их по разным критериям, можно выстраивать противоположные версии исторической памяти. В представленной серии Пригова этот «отбор» произведен не им, он как бы его лишь констатирует, называя серию нейтрально «Германия» и только подписывая года. Но этих двух маркеров хватает, чтобы всколыхнуть в общественной памяти историю нацизма, и таким образом произведение становится провокационным и напряженным, поскольку становится понятно, что за этими идиллическими сценками будней пропаганда и «промывка мозгов», что среди этих детей будущие работники концлагерей и убийцы во имя «великих идей». Но что, если бы мы не знали об этом? Какой Германию мы бы здесь увидели? Что, если бы не знали, что это Hitlerjugend? Искали ли бы мы им оправдания?

В этом же 1994 году в журнале Вадима Захарова «Пастор» Дмитрий Александрович Пригов публикует «Детские стихи», навеянные, возможно, тем же нацистским сборником:

Мы песни пели и играли,
И нас солдаты подобрали,
В котле походном подогрели,
А после с аппетитом съели, Запивая водкой и вином.

Вином запивали, конечно, немецкие солдаты. А водкой — понятно, кто. V

---

 

Публикации
Дмитрий Пригов. Граждане! Не забывайтесь, пожалуйста! М.: Московский музей современного искусства, 2008. С. 136–139