Классическую культуру, точнее, страсти и фантазии, связанные с ней, Валерий Кошляков показывает как неиссякаемый источник художественного творчества. В 1990-х, оказавшись буквально на руинах истории, когда СССР завершил свое существование, Кошляков обращается к призрачной мечте, к другим руинам великого прошлого. Следуя логике «забытого и выброшенного» да и за дефицитом других материалов, он создает коллажи из мусора, в которых архитектурные фантазии сочетаются с поп-образами массовой продукции, такой как фотообои, календари, репродукции фотографий природы. И тогда же начинает серии живописных работ на тему архитектурных мотивов на картоне и холстах разных форматов: начав с античности, в течение последующих лет творчества он обращается и к готике, и к эпохе Возрождения, и к модернизму, и к сталинскому ампиру. Вдохновленный архитектурными пейзажами помпейских фресок, их полустертыми тысячелетиями туманными изображениями, Кошляков вырабатывает свою художественную манеру, в которой написанные разбавленной темперой или акрилом пастельных тонов, с потеками краски образы создают впечатление чего-то необъяснимо нереального, утраченного или не обретенного.

Произведения Валерия Кошлякова не точное повторение конкретных памятников, а лишь аллюзии к тому или иному стилю. В случае «Пролетарского Пантеона» Кошляков выбирает партнером для диалога русский архитектурный авангард 1920-х годов, причем в очень широком диапазоне: тут задействованы приемы горизонтальных небоскребов Эль Лисицкого, цилиндр — главный элемент проектирования Ильи Голосова, консольные помещения большого выноса Константина Мельникова. Подобная выжимка из различных формальных инноваций является действительно «Пантеоном» — храмом всех богов — для знатоков и почитателей конструктивизма.

В начале XX века под влиянием авангардного искусства и промышленной революции появилось целое направление новой архитектуры, отвергающее старые каноны, — конструктивизм, характеризующийся строгостью геометрических форм, лаконичностью и монолитностью облика. Конструктивизм сочетал рационализм и  функциональность с утопическими идеями будущего общества. Поэтому многие из проектов так и остались нереализованными — еще не существовало таких технических возможностей, даже сегодня многие из них выглядят футуристичными. В мировой культуре эти идеи первых советских мечтателей сыграли огромную роль, повлияв на развитие градостроительства, архитектуры и дизайна.

Валерий Кошляков возводит «Пролетарский Пантеон» посреди Красной площади, справа виднеются крошечные по сравнению с ним стены Кремля и очертания Мавзолея Ленина. Как если бы вместо сталинского ампира в 1930-е годы восторжествовал конструктивизм. Но здесь происходят мутации: художник добавляет такую не свойственную для этого стиля деталь, как массивная арка, которая служит первым ярусом композиции. Этот элемент берет свое происхождение в средневековой монастырской архитектуре — так строится надвратная колокольня. После разрушения монастырей советскими властями на улицах Москвы осталось много отдельно стоящих башен-ворот в никуда. Тем самым образ приобретает амбивалентность: с одной стороны, это триумфальный памятник новой истории, а с другой — трагический и одинокий осколок прошлого. Стремительная, возвышающаяся вверх монументальная форма, прописанная энергичными штрихами, напоминает архитектурный эскиз, вибрирующий и зыбкий образ в воображении. Для Кошлякова «Пролетарский Пантеон» не просто фантазия, это аллегория-размышление о культуре: «Общепринято ругать сталинский стиль за его эклектический циклопизм, а здесь представлена игровая версия авангардного монстра в духе советских утопистов-конструктивистов — это интервенция идей, которые со временем, как и любой футуризм или мода, становятся нелепыми и комичными для следующего поколения. Но для меня это — единый архив поиска идеала, берущий начало в античности. Это то, что строилось для богов или для величия духа». V

---

 

Публикации
Валерий Кошляков. Париж: Silvana Editoriale, 2016. С. 65