На этой картине Дионис представлен не в виде грозного греческого божества, карающего и сводящего с ума. Эврипид в «Вакханках» описал, как Зевс спас незаконнорожденного сына от гнева супруги: «Он сделал из небесного эфира/ Другого Диониса и в борьбе / Заложником тот призрак выдал Гере». Кажется, Дионис у Кошлякова — тоже небесно-эфирное создание: с прелестнейшей полуулыбкой и отрешенным взглядом: сейчас он менее всего предстает родоначальником безумств и вакханалий. Впрочем, в античных изображениях у Диониса тоже нет следов неистовства — этот бог предстает всегда сдержанно-спокойным. В иконографии Диониса важны молодость, красота и наличие венка из лозы на длинных волосах. Больше всего «Дионис» Кошлякова напоминает Вакха II века н. э. из Лувра. Хотя правильнее было бы сказать — напоминает в том виде, в котором дошла до нас статуя Вакха, откопанная в Италии. Ибо с ней случилось то же, что и со всеми античными мраморами, — практически бесследно исчезла раскраска кожи, глаз, рта, волос, и в результате мы видим светлую мраморную форму, некий идеальный прототип, божественный эталон.
Особенность любого обращения к античному наследию — будь то Ренессанс, барокко, классицизм или неоклассицизм — в том, что за высокий образец всегда принимается форма, предшествовавшая окончательному творению, чистый мрамор с еще не нанесенной (то есть уже стертой) раскраской. В начале прошлого столетия новые веяния в искусстве оттеснили античный бюст на периферию поля искусства. Растиражированные в учебных гипсах, эти головы стали ассоциироваться с самым худшим и мертвым, что есть в художественном образовании. Валерий Кошляков в свое время тоже прошел этот этап неприятия академического канона, но неожиданным образом в 1992 году вернулся к его переосмыслению, разбирая завалы мастерской советского скульптора Николая Томского. Под впечатлением от этой мастерской была создана совместная с Владимиром Дубосарским инсталляция «Живопись и скульптура». Руины сталинского ампира дали импульс воображению художника, поскольку позволили домыслить в них античную классику, показать образ ее как бы в мерцании и вуали, в проекции на бедную полуразрушенную поверхность.
Так открылась любовь к руине, ее обживанию, дополнению, продолжению — и мраморный лик со стертым рисунком здесь представляет обширнейшее поле для подобных возможностей. «Все художники, которых мы знаем, — говорит Кошляков, — и Ренессанса, и эпохи Просвещения, вплоть до XIX и начала XX века, — все они разгадывали тайну античного искусства». Сам Валерий Кошляков тайну не разгадывает, а, скорее, воспроизводит, и в этом заключается современность его искусства. В картине «Дионис» зрителю представлен авторский взгляд на известный памятник: губы древнего божества трогает улыбка, в глазах появляются зрачки, локоны рассыпаются — и исчезнувшая античность вдруг оказывается совсем близко.V
