Живопись Затуловской — это авангард, остановленный на бегу и развернутый лицом к зрителю. Она училась в Полиграфическом институте у шестидесятников-сезаннистов, а в восьмидесятые нашла свой язык, основанный на так называемом тихом искусстве тридцатых. Из плеяды последователей Малевича ее любимый художник — Павел Басманов, автор многочисленных пасторалей на крестьянские темы, человек религиозный, как и сама Затуловская. Ученики формалистов в сталинскую эпоху прятались от цензуры в необязательных, но мастерских пейзажах и портретах, оставив идеи по переустройству мира и человека в героическом прошлом революции. Затуловская сделала из этих частных, почти кухонных опытов манеру, добавив ностальгической фактуры. Большинство картин художницы написано на поверхностях, для искусства не предназначенных, — от ржавого железа до камня и доски для готовки. Для тех, кто любит патину, нет ничего прекраснее куска крыши, отслужившего 50 лет и отправленного ветром на заслуженную помойную пенсию: он приобретает насыщенный землистый цвет и историческое измерение. Такая патина — как туман из хрестоматийного мультфильма Юрия Норштейна, кстати, близкого друга художницы: и ее персонажи действительно проглядывают сквозь наслоения естественных химических процессов, как та белая лошадь. Глядя на живопись Затуловской, чувствуешь, что перед тобой не найденный объект, а заново обретенный. Эта эстетика некоторое время была определяющей для московской интеллигенции — и Затуловская признана определенным кругом, так же как, скажем, Александр Бродский, который в своих интерьерных работах для московских клубов ОГИ и «Апшу» откровенно ссылался на атмосферу кухни, дачи и прочих частных пространств, где в годы застоя человек мог вздохнуть (и заговорить) свободно.

Валентин Дьяконов