Владимир Логутов. 42/44

Выставка 42/44 состоит из монохромных холстов, объединенных названием «В пламени брода нет» и ряда объектов из стали и бетона. Серия черно-белых полотен создана Владимиром Логутовым в течение последних двух лет, это полноценная дань живописи, ранее так или иначе присутствовавшей в его творчестве, но в ином виде: как средство визуальной игры, а не чистого созерцания. При том, что со времени окончания института Владимир практически никогда не оставлял холста и кисти, его основное внимание концентрировалось на другом: вопросы ставились о взаимоотношениях со зрителем, об эстетике ошибки и случайности, о взаимопроникновении искусства в контекст и контекста в искусство. При таком концептуалистском подходе в работе, как правило, был задействован очень широкий спектр техник и приемов, в результате чего произведения выглядели словно бы и не совсем картинами — они дрейфовали от постера к объекту, не позволяя смотрящему всецело погрузиться в собственно красочную стихию изображения, удерживая и само произведение, и процесс созерцания в ситуации иронической подвешенности.

Такой постмодернистский жест, останавливающий активное эмоциональное самовыражение, как на самом полотне, так и возле, в зрительской зоне, был очень понятен и актуален последние годы, когда интеллектуальная визуальная культура нуждалась в постоянной демаркации с массовым коммерческим производством образов. Надо сказать, что и в нынешнем, чисто живописном, по сути, проекте художник оставляет тем не менее возможность отстранения и рефлексии, однако этот эффект рождается постепенно, исподволь, изнутри самого красочного слоя.

В серии «В пламени брода нет» автор выстраивает единое картинное пространство, некоторыми своими чертами напоминающее театральную сцену, приглашая к погружению, к путешествию. Несмотря на название, картины выдержаны в спокойном, даже аскетичном ключе, цветовая гамма меняется не в очень широком диапазоне, заостряясь, правда, в своих финальных оконечностях, в черном и белом. Издали может показаться, что перед нами — абстрактная живопись, но это характерная двойственность восприятия, которую специально создает автор: при дальнейшем рассмотрении в силуэтах объектов можно увидеть очертания стволов и ветвей деревьев, языки и искры пламени.

То, что Логутов в изображении огня избегает классической трактовки его структуры, подразумевающей разные температурные и цветовые зоны, и прибегает к абсолютному белому, словно используя фотографический эффект пересвеченности изображения — конечно, не случайно. Это характерный для художника прием введения элемента нон-финитности, когда белая деталь кажется просто неокрашенным   фрагментом грунтованного холста. С другой стороны, на шкале человеческих эмоций присутствует наивысшее деление, обозначаемое предельным холодом, буквальным выключением чувств из-за перенапряжения: слепая ненависть, белая ярость.

Второй элемент живописи — пейзажное пространство, написанное очень условно, фрагментарно, можно сказать, что все эти деревья, стволы и корни, выполненные в различных оттенках серого, воспринимаются сугубо предметно, как лишь дрова, дающие питание огню. Во взаимоотношениях предметов и огня нет игры рефлексов — лишь пассивная статичная роль по отношению к динамике белого. И в то же время этот серый стаффаж выполняет роль маркера пространства, создавая трехмерную среду для огня.

Наконец, на противоположном полюсе выступает чрезвычайно редкий в живописи цвет — абсолютно черный, который Кандинский считал идейным маркером финала: «Представленное музыкально, черное является полной заключительной паузой, после которой идет продолжение подобно началу нового мира, так как, благодаря этой паузе, завершенное закончено на все времена — круг замкнулся» (В. Кандинский. О духовном в искусстве, 1910). И несмотря на то, что черный цвет так или иначе присутствует на всех работах, в двух картинах автор показывает его явлением принципиально иного порядка: здесь это тотальный черный, черный как объект.   

В первом случае на полотне обозначено что-то, что условно можно назвать горизонтом, разделяющим серый низ и белый прямоугольник вверху — на этом фоне изображен черный клубок или сгусток линий. Во втором случае черная фигура, напоминающая моток проволоки, помещена рядом с условными корнями деревьев. В обоих картинах черное присутствует как инородный плоский элемент поверх картин — так когда-то с пространством картины играл Эрик Булатов, вводя плоскую надпись «Входа нет» поверх линейной перспективы.

Разрушение условностей изобразительного языка осуществлялось концептуалистами старой школы с помощью текста, но сегодня стратегия анализа и деконструкции строится на более тонких формальных ходах. У Джули Мерету это, например, соединение элементов разных языков — от минималистической решетки до экспрессивных мазков, Урс Фишер использует сюрреалистический коллаж в живописи. А Логутов вводит откровенно двумерные графические линии — как теневой контур, перекрывающий пейзаж, и тем самым создает характерную для себя амбивалентность, когда форма вроде бы и живет в пейзаже, и выпадает из него. Композиционно художник использует черный клубок в роли препятствия, так сказать, крючка для глаза, который цепляется за него, до этого плавно двигаясь по ветвям, корням и белым очертаниям огня. Это несет в себе, конечно, элемент насилия, причем осуществляемое извне, согласно внешней воле.

Надо добавить, что объекты из стали на бетонном основании, дополняющие живопись, тоже несут в себе идею диктата: пространственное напряжение создается с помощью сгибания с поворотом рельса — балки особого сечения, созданной специально, чтобы не допустить такой поворот. Изогнутые металлические балки принадлежат той же природе, что и черные клубки в картинах, это — визуальные свидетельства прессинга, вторгающегося в визуальный язык искусства и его неизбежно меняющего. Подобное имеет аналогию в дискурсивном мышлении: когда внешний лозунг или тенденциозное воззвание внедряется в повседневную реальность. И живопись Владимира Логутова помогает развить в себе чувствительность и наблюдательность.

Текст Евгении Кикодзе. V