Смытые картины Влада Кулькова

Выставка Влада Кулькова во VLADEY Space состоит из десяти крупномасштабных картин, которые словно вибрируют. Эта серия, названная «Сель» (селевой поток), представляет собой продолжающиеся исследования того, как изобразить основные характеристики вселенной. Художник буквально черпает свои знания в геологии, чтобы создавать многослойные изображения, которые напоминают русла рек и горные обломки.

Текст Сергея Хачатурова

Петербургский художник Влад Кульков — один их немногих представителей абстрактной живописи сегодня. Выпускник Мухинского училища, в котором всегда поддерживаются добрые традиции послевоенного модернизма, художник увлекся проблемами изображения сущностных характеристик мироздания посредством пульсации живой биоматерии на холстах. В зале Винзавода представлены десять крупноформатных работ, на которых пульсируют и множатся разноцветные частицы. Влад Кульков обращается к геологическим идеям. Частицы, на глазах словно меняющие слоистые образы картин, уподоблены русловому потоку из воды и горных обломков. Серия названа «Сель».

Сегодня слыть правоверным абстракционистом непросто и рискованно. Ведь абстрактная живопись наиболее прочно связана с темой автономного герметичного высказывания. Абстракционизм наиболее ярко репрезентирует парадигму модернизма, исключительную субъективность художника с его нарциссичностью. Метод абстракции словно априори предполагает тему «не для всех», разделение на высокое и низкое, визионерское и профанное. Эта мессианская демиургическая тема была выражена в абстрактном экспрессионизме США послевоенного времени и в трудах главного теоретика стиля Клемента Гринберга. Автономность и нарциссицизм, демиургические претензии и непрозрачные проблемы качества критиковали концептуалисты и поп-артисты 70-х. Сегодня модернистские темы фетишизма формы, визионерства и пафоса просто не уместны. С иллюзией автономного произведения, самодостаточного и требующего растворения в нем зрителя, пришлось расстаться давно.

В настоящее время любой жест в искусстве не может не быть автореферентным. Он по определению разрушает традиционные границы и претензии исключительности. Переводит образ в пространство метаиронии, резонирует как система становящаяся и демонтирующаяся на глазах. Влад Кульков это понимает и, конечно, создает произведения, в которых критика и апология абстракции причудливо смешаны.

Интересно сопоставить творчества Влада Кулькова с живописью любимого им художника Евгения Михнова-Войтенко, которому он посвятил не законченную пока диссертацию. Евгений Михнов-Войтенко — представитель неофициального искусства Ленинграда второй половины прошлого века. Вслед за автором только что вышедшей книги о творчестве Михнова-Войтенко Георгием Соколовым («Евгений Михнов-Войтенко. Художники из коллекции Музея AZ». Москва, 2024) можно сказать, что и Войтенко, и Кульков ремесленники, любящие тактильные впечатления от их работ, от густого красочного замеса. Одновременно они пытаются проторить тропинки «в метафизические выси». Объединяет их и нежелание быть заложниками одного метода, стремление выстроить резонансную среду, в которой бы жили разные методы, от экспрессионизма до поп-арта…

Однако при сравнении Евгения Михнова-Войтенко и Влада Кулькова очевидны сущностные различия. Михнов-Войтенко — это археолог, движущийся внутрь сложных слоев красочного  вещества. Он делает шурфы, сечения внутри поверхности картин, процарапывает текстуру, будто оставляет на поверхности раны и шрамы. Вот эти «земляные работы» с формой, краской, поверхностью сближают его с корифеями послевоенной абстракции.

Влад Кульков показывает нам картины, уже смытые селяными потоками. Они куда более призрачны, иллюзорны. Сам художник говорит о «смытых изображениях» в желании представить трансформации коллапсирующего мира. Память уже не держит до конца черты утраченного первоначального облика.

То есть, в самом «селяном» посыле Влада Кулькова заключена идея постоянного ускользания от выбранной стратегии, приверженности «истинно» абстрактному методу. Его смытые картины скорее чисто галлюцинаторного, даже виртуального свойства. Они словно заключают в себе и память о фигуративности, и припоминания о рельефе. Однако все эти припоминания проецируются на экран танцующих призрачных частиц. Такое качество дает постоянный критический импульс в общении с работами Кулькова. Они становятся не герметичной абстракцией, а открытым перформативным проектом, предполагающим активное включение позиции смотрящего. Зритель волен сам ткать узоры воображения, проскальзывая взглядом сквозь линеарные арабески и пульсации красочных потеков. Такая матапозиция вполне согласуется с вызовом настоящего времени.

О том, почему важна абстракция сегодня Сергей Хачатуров спросил у Влада Кулькова: «Сегодняшние трансформации мира вокруг вызывают нутряную, сердечную реакцию, отклик на отдельные явления и резонанс с ситуацией в целом. Череда всполохов насилия и неверия становится все более непонятной человеку будущего, но в глубине видится движение тела цивилизации, разбуженного внешними мелкими уколами и дрязгами. Похоже, что эта ворочащаяся масса культурных напластований действительно постепенно осознает неизбежность преображения, необходимость открыть доступ к ядру, чтобы все единицы представителей переселяющихся с востока на запад и обратно народов были словно атомарные частицы вокруг него, разгоняясь и сталкиваясь образовывали новую душевную субстанцию.

Конкретно о своем методе скажу следующее: меня изначально интересовали моменты множественных взаимосвязей и взаимовлияний сквозь символические и смысловые пространства, мир в его хрупкости и неизбежности, и различные практики вокруг абстрактного, к которым я обращался, постепенно выстраивались и продолжают это движение в пользу возможности увидеть больше в глубине. Так через субстанции и мутации, через деконструкцию впоследствии я приближаюсь к видению и видениям пристальным, щепетильным. В общем, меня и интересует внимательное, буравящее состояние при занятиях, что определенным образом сказывается на состоянии изобразительных пространств, синтезе фигур и частей речи. Свидетельства моей практики остаются лишь потому, что и для меня это способ увидеть, оказаться внутри некоего явления, так что вопрос стиля здесь в подчиненном положении». V