«Глаз не обманешь, он не может развидеть»: интервью с Владом Кульковым

Во VLADEY Space до 7 июля проходит персональная выставка Влада Кулькова «Сель», на котором представлены формально абстрактные холсты художника, который себя абстракционистом не считает. VLADEY поговорил с Кульковым о сдвиге в его пластическом языке, фигуративных элементах в работах и пугающей природе. Попутно выяснив, что Влад Кульков не только «маг» (по признанию его коллеги и бывшего соседа по мастерской Леонида Цхэ), но еще и алхимик.

VLADEY: Скажите, кажется ли вам сейчас, когда все эти работы собрались вместе, что можно говорить о каком-то сдвиге и изменениях в вашем визуальном языке? 

Влад Кульков: Хочется верить, что движение есть. Это задумывалось как такая динамичная структура, образование. Гораздо меньше вихрей стало, селевой поток, вероятно, их слегка смыл. Явление вихрей — это скорее что-то электромагнитное, гораздо менее плотное. Воображение рисует эти орбиты, эти параболы. Эта серия, несмотря на такую легкость, несмотря на освобождающий подход, получилась очень, тем не менее, материальная. Я и хотел, наверное, чтобы эта встреча с осязаемым миром стала легче. Я был занят этим движением, мне не нужно было его конструировать, а просто воплотить. Условно, чтобы легче было получить тождество: что я вижу, то и чувствую, какая информация тактильная, какая информация зрительная. Это помыслено глазом. Соответственно, на пластике это и сказалось. Какой-то облачный  проект выставки у меня присутствовал сразу. Основной интерес был в том, как эти вещи проявят себя на месте, в другом совершенно архитектурном объеме. Приятно чему-то в плане экспозиции удивился, что-то сработало неожиданно. Можно сказать, что от перемены мест слагаемых не меняется сумма, но на самом деле я под этим не подпишусь. Поэтому когда триггерный момент (ключевая работа) перемещается, складывается совершенно другая история. Это опыт перепрочтения, перекомпозиции. Собственно, ради чего делать экспозицию и приглашать зрителя к общению — для того, чтобы удивиться самому. Если получается удивиться, я очень этому рад. 

V: Периодически в технике ваших работ встречаются разные натуральные пигменты, например, шелковица. А вот сейчас на выставке есть работа GRAPHITE, в которой явно использован то ли настоящий песок, то ли декоративная краска с песком. 

В.К.: Вот такая у меня есть страсть. Я в последние годы всегда что-то подмешиваю в краску. Это, в принципе, для меня немаловажная часть работы. Немножко алхимическая. Когда пишешь, то уже не думаешь. А вот при подготовке, мне, конечно, дико интересно раздобыть какие-то порошки или какие-то особенные виды слизи. В GRAPHITE действительно добавлено каких-то отражающих элементов, песок вполне декоративный. Я в этом случае не настолько последователен, растиранием этого всего не занимаюсь. Я всё-таки доверяю современной химической промышленности. 

Влад Кульков. GRAPHITE, 2023-24

V: Почему для вас это такая важная часть практики? 

В.К.: Изобразительное пространство связано и с иллюзорными вещами, оптическими, с физикой света. Получается, если я могу повлиять на то, как отражается свет, под каким углом от поверхности, с которой я контактирую, какая у него будет температура, то я это делаю для некоего визуального обольщения. Это интерферентные пудры, иридисцентные пудры — они меняют луч света, который отразится в глазах зрителя. И, соответственно, их можно вариативно использовать, добиваться тех или иных аномалий восприятия, эффектов присутствия свечения или цвета, которого на самом деле нет и быть не может. Это тоже часть моей работы, то, что меня интересует — вплоть до слепоты создать ситуацию, где не только элементы в изобразительном пространстве, но и возможные элементы, которые не присутствуют буквально в этом изобразительном пространстве, становятся акторами. 

V: Раз уж вы заговорили про цвет, то у вас появились очень яркие цвета. До этого они были мшистые, землистые, приглушенные. Это связано с тем, что Грузия богата на краски гораздо больше Петербурга? 

В.К.: По ситуации складывается арсенал, согласно методу или вопреки ему, и цветность, которая постепенно выстраивается. Безусловно, какая-то насмотренность влияет в конечном итоге на то, что ты выберешь и как будешь использовать. Это, наверное, как языковой процесс, как построение фразы, то есть просто я сейчас использовал вот такие части речи, которые раньше было использовать по каким-то причинам или неудобно, или не нужно. Я в Грузию приехал, собственно, из Мексики, где красок еще больше. Мне кажется, в Мексике живопись наоборот какая-то тяжелая, чуть ли не мрачная. Видимо, яркое солнце, контрастное освещение не сильно способствует цветовидению. А рассеянный свет, даже если он яркий, как здесь, например, становится гораздо нежнее. Ну, и вообще я всегда замечал, насколько насмотренность неминуемо влияет — все-таки глаз как наш первый мозг. Его не обманешь, он не может развидеть, и он этой информацией, соответственно, пользуется уже в дальнейшем. 

Влад Кульков в мастерской. Фото: Александр Лаврентьев

V: Для этой выставки очень важно взаимоотношение человека и природы. У вас совершенно иной тип восприятия, вы фокусируетесь буквально на микромирах. Сель — это большой страшный неуправляемый поток, но состоящий из мелких частиц. Насколько вообще это вас заботит?

В.К.: Человека заботит его, так скажем, мизерабельность. Это мне не чуждо. Я забочусь о своей мизерабельности перед ужасной природой, которая все это прекрасно поглотит и преобразует. В микромире уже видится этот ужас природы и то, насколько мы перед ней случайны. Наверное, получается больше рассказать о том, как это устроено, потому что оно как бы само устраивается. Несмотря на то, что я пытаюсь минимально вторгаться в процессе работы, все равно я здесь. Я чему-то, очевидно, могу помешать. 

V: Вы же не любите, когда вас называют абстракционистом. За счет этих микромиров и возникает случайный фигуратив на холстах? 

В.К.: В том числе, да. Это уже работа нашего восприятия, как оно это обличает или обезличивает. Поэтому важна встреча со зрителем, потому что каждый зритель это будет прочитывать по-другому. У меня много фигуративных элементов есть. Я не то что это закладываю, я этого не скрываю. Вот, опять же, на чем строится фигура? На череде каких-то симметричных моментов и на том, сколько в этой симметрии ошибок и какие это ошибки. Так получается фигуративная вещь, несмотря на то, что по форме она может быть абстрактной. Это зависит от того, какому зрителю и в какой мере, например, известна по предыдущим работам моя мифология, как те или иные элементы на протяжении практики трансформировались и развивались. Я полагаю, что тот, кто с моими работами из разных времен знаком больше, какой-то кусочек мини-эпоса может встретить и в этих новых работах. Каких-то персонажей, которые, очевидно, застряли в этой массе. Или зритель может предположить, что здесь, в общем-то, все макроэлементы уже есть или им еще предстоит из этого всего сформироваться. Да, есть какие-то элементы, которые могут отсылать и к фигуре, но это такая игра. Кто-то из моих персонажей в этой ситуации выжил. Но это не какие-то конкретные персонажи. Может быть, это своего рода присвоение. Я увидел какой-то спектакль, причем сам же его и разыграл. Мне сложно сказать, что это вещи абстрактные, потому что для меня абстрактное — это то, что было до. 

Влад Кульков в мастерской. Фото: VLADEY

V: А можно про них поподробнее?

В.К.: Это агенты восприятия. Вот сейчас ситуация подходящая, чтобы их скрыть, смыть. Это агенты природного мира, которые, уже будучи один раз перевербованы в агентов восприятия, снова перевербованы обратно в агентов природного мира. (Смеется). Так скажем, чтобы какую-то коррозию для восприятия учинить. 

V: Как происходит работа над холстами?

В.К.: Для достижения той или иной задачи необходимо длительное время наблюдать за изобразительным пространством. Длительный период наблюдения без каких-либо прикосновений и действий. Это в основном фантазийный процесс. Для другой задачи может быть больше прикосновений, больше времени, которое уделяется каким-то субстанциям, что-то скрести, что-то смешивать. Так что это варьируется от серии к серии. И опять же, от того, что я увижу, я могу стать заложником происходящего. Не планируя, не предполагая каких-либо сценариев, я вынужден их реализовывать. Но у меня часто получается, что я одну работу начинаю исправлять другой или дополнять. Это может разрастаться в какой-то геометрической прогрессии. Легче начать новую работу, чем, например, оказаться в ситуации, когда ты упустил какой-то момент и не можешь закончить фразу. V