АРТ4. Интервью с Игорем Маркиным

АРТ4

Основан: Москва, 2007

Создатель: Игорь Маркин

Основатель Игорь Маркин о «музее, торгующем искусством», общении с художниками, наслаждении и жизни в розовом цвете.

— АРТ4 был основан в 2007 году как музей. Но теперь вы занимаетесь галерейным бизнесом. То есть, по сути, АРТ4 — это теперь галерея?

— У нас есть короткий слоган: «Музей, торгующий искусством». Мы остались музеем, при этом мы торгуем искусством. И в этом наша уникальность. Наш интерес — это шестидесятники, семидесятники, то есть наши советско-российские звезды. От Свешникова до Булатова и Кабакова. Это наш основной диапазон, то, на чем мы специализируемся и отличаемся от всех. А попутно мы делаем кучу выставок, и коммерческих, и некоммерческих.

— А почему вы решили не только коллекционировать искусство, но и торговать им?

— Было ощущение, что помещение простаивает, поэтому я подумал: почему бы не торговать здесь искусством? Ну и пошло-поехало. Почти 20 лет я коллекционирую искусство и уже пять лет как мы в галерейном бизнесе. О чем я не жалею. Коммерческая галерея в принципе дает больше возможностей, потому что художник живет за счет бюджетов выставок, но главное — за счет продажи работ. Музейная выставка не обеспечит продаж работ, это обеспечит как раз галерейная выставка. Так что галереи колоссально влияют на искусство. Возможно, больше, чем какая-либо другая институция. Искусство и деньги очень взаимосвязаны. И, кстати, есть важный момент. В галерею вход обычно бесплатный. А в музей — платный. Это способ работы с публикой. Галерее просто публика не нужна, ей покупатели нужны, а музею наоборот — только публика и нужна. Но скоро мы введем плату за вход. И будем заниматься публикой. Рекламой, направленной уже на посетителей, а не на покупателей. То есть мы в полной мере хотим соединить и музейные и галерейные стратегии.

— Как бы вы охарактеризовали запросы сегодняшних покупателей? Какого рода искусство лучше продается?

— Яркое, цветное. Более или менее радостное. Розовое… Такой сейчас запрос. Чисто визуальный. То, что хорошо повесить в квартиру, — качественно сделанное современное искусство. Типа Вовы Перкина, допустим. Этот запрос на радостное — компенсация нынешнего мрачного состояния. Так что я с этим запросом совершенно согласен. Меня это радует, я полностью иду в ногу со временем. Ну или время идет со мной. Раньше я больше собирал мрачных вещей. Я вообще всегда любил шестидесятников, а они не сказать, что радостные. Скорее задумчивые, медитативные. Но я и сейчас продолжаю ими заниматься — мы ими торгуем. Это главное наше конкурентное преимущество. Среди них тоже есть радостные. Яковлев достаточно яркий, Зверев. Вейсберг хоть по настроению задумчивый, но цветовая палитра у него очень современная.

— Какие еще критерии вы используете при отборе художников? Помимо позитивности. Склонны ли открывать новые имена?

— Да, конечно. Сейчас появилось много молодых хороших художников. Мне кажется, что мы переживаем такой маленький Ренессанс искусства в России. В свое время за железным занавесом что-то делалось интересное, и вот сейчас так же — в маргинальных средах почему-то молодежь появляется хорошая. Поэтому есть большое поле для экспериментов и некоммерческих ходов, к которым мы с удовольствием всегда прибегаем.

Данила Поляков — один из моих любимых художников. Аней Желудь мы какое-то время занимались. И хотя не мы ее открыли, но одним из ее первых покупателей был я. Но совсем молодыми мы редко занимаемся. Бывает, но редко. Мы же коммерческий проект. Совсем молодые бывают на сборных выставках. Вот Николай Кошкош. Владимир Перкин тоже у нас впервые появился.

— Как строятся ваши взаимоотношения с художниками: вы с ними дружите или это исключительно деловые отношения?

— Есть среди художников крайне интересные и необычные люди. В основном, конечно, дружим с интеллектуалами. Менее с crazy. Допустим Гутов, Кулик, Осмоловский, Влад Кульков — с ними мы часто общаемся. Есть художники настолько crazy, что общение с ними даже пугает. Оно в основном сводится к передаче нам картин и денег в обратную сторону. Но они настолько талантливы, что…

— В одном из ваших интервью вы говорите, что лично предпочитаете как раз маргиналов, которые творят в собственном мире и не стремятся отзываться на злободневные темы.

— Скорее я люблю не маргиналов, а сумасшедших — это разные вещи. Или на грани сумасшествия. Высказывание обычного человека мне не так интересно, как высказывание человека, который находится за гранью понимания. И если ты смотришь на работу и задаешься вопросом, как это вообще могло в голову прийти, — это самое кайфовое для меня.

— Вам не кажется, что есть какое-то различие между патологическим любопытством к мыслительным процессам художника и восприятием искусства как искусства? Не может ли быть проблемой для художника то, что он воспринимается нами как аутсайдер?

— Я обожаю аутсайдер-арт. При этом совершенно не погружаюсь в того, кто это сделал. То есть само произведение искусства отделяется от личности художника, и дальше, каким бы он ни был депрессивным, он может выдать свое светлое альтер эго. И наоборот. Самые талантливые художники кайфуют от своей особенности и этого как бы потустороннего состояния. Даже бравируют и пользуются им для искусства. И не хотят ничего менять в своей жизни — так сказать, лечиться от самих себя. Они в этом смысле понимают истоки своей гениальности, творчества. Они оценивают себя очень адекватно при полной неадекватности их образа жизни. В их мире есть своя логика и внутренняя чистота. Микрокосмос, который выплескивается в работу. Они могут долго объяснять, что именно они сделали. Но если это здорово сделано, это становится совершенно неважно. Это отделяется от литературы. То есть литература там настолько замороченная, что для нормального человека она уже пропадает и не воспринимается как литературщина. У них не будет сюжета как у передвижников, как на уроке литературы. Это у нормального художника может быть такой сюжет, и он его будет тянуть на дно. А если сюжет — это сплошной безумный полет фантазии, то он не мешает произведению, только помогает.

— А как вы относитесь к социально ориентированному искусству?

— Мне это сейчас менее всего интересно. Сегодня инфопространство настолько политизировано, настолько переполнено новостями, что еще художнику заниматься новостями — по моему мнению, это самоубийство. Есть, конечно, удачные примеры среди акционистов: Павленский, Pussy Riot. Ну тут жертвенность, это такая вечная тема…

— Вернемся к вашей коллекции. В процентном соотношении, сколько в ней живописи, сколько фотографии, скульптуры/объектов?

— Десять процентов — скульптура, десять — рисунок, совсем немного фотографии, остальное — живопись.

— Так распределяются ваши личные предпочтения или это рынок диктует?

— Живопись — традиционная ценность во всем мире. Живопись — лидер продаж.

— Почему так, как думаете?

— Трудно сказать, почему люди любят живопись. А почему я ее люблю? Конечно, можно сказать, что пространственное искусство — объекты, скульптуры — труднее хранить, они больше места занимают. И в обычную квартиру их особо много не втиснешь, а живописи можно повесить много. Казалось бы, крайне несовременная вещь. По технологии даже — эти краски, кисточки, холсты… Но тем не менее…

— Однако живопись сегодня тоже является экспериментальным полем — художники активно используют новые технологии. Вы сотрудничаете с авторами, которые исследуют этот медиум?

— Да. Например, совсем недавно у нас была выставка молодого художника Дениса Патракеева. Он жег на льду костры, стекали ручейки, и он делал их силиконовые слепки. То есть достаточно трудоемкий процесс. И картина состояла из этого слепка, рисунка, еще чего-то. Но все равно пусть и с включением силикона, но проходит по категории живописи. Хотелось попробовать что-то новое, предпринять какие-то ходы в сторону, чтобы не выставлять одну и ту же живопись — холст, масло или акрил. А во все стороны идти. Как правило, эта ходьба во все стороны в коммерческом плане заканчивается ничем. Но, может, что-то дает для общего процесса.

— В чем вы видите миссию галериста?

— Здесь два аспекта. Один, самый важный, — это реализация любви к искусству. Кто-то читает книги, кто-то смотрит фильмы и получает от этого наслаждение. А я наслаждаюсь, когда перебираю предметы искусства — туда-сюда со стены на стену, на склад и так далее. Эти процессы мне доставляют удовольствие. Второй аспект — это коммерческий проект, практически бизнес. Общественную миссию, может в большей степени, АРТ4 выполнял, когда был только музеем, то есть не было выставок-продаж. А были просто выставки. Но сейчас она, безусловно, тоже сохраняется, потому что выставок стало больше, они стали популярнее, более шумные. То есть искусство стало модным. И в этом мы видим и свою заслугу. Если мы сравним начало 2000-х, когда я только начинал коллекционировать искусство, и 2007–2008 годы, когда открылся АРТ4, а потом сегодняшний день, то очевиден этот процесс, когда искусство из какой-то маргинальной темы стало темой модной. Огромные толпы людей пошли на выставки, кто-то стал даже покупать. Раньше этого не было. В этом и моя роль. Для чего музей был открыт? Чтобы искусство стало модным, вызывало интерес. И это произошло.

Интервью с галеристами-участниками к аукциону ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ