Виктор Мизиано. Виктор Алимпиев и его «мягкий проникающий смех»

«Мягкий проникающий смех» — таково название станковой работы Виктора Алимпиева, выполненной в сложной рукотворной технике. На холсте доминирует один мотив — на голубом фоне выделяется белая нерегулярного контура форма. При этом голубизна фона проступает в белом, а сквозь голубой фон просвечивает белая основа холста. Объединяет фон и мотив также и рельефная фактура грунта, которая различима по всей поверхности работы сквозь тонкий нанесенный акварелью красочный слой. Наконец в белой зоне основного мотива, имеющего органические очертания, отчетливо видны нанесенные синим карандашом тонкие правильные линии, прочерченные как будто по лекальной линейке. Внутри основного мотива они формируют собственную игру форм, становясь мотивом в мотиве. Так образный строй работы состоит из нескольких слоев, вступающих между собой в комплексную стилистическую, пластическую и семантическую систему отношений. Включается в эти отношения и название работы — повторим его еще раз — «Мягкий проникающий смех».   

Сведение между собой двух или нескольких смысловых элементов с целью получения нового смысла принято определять метафорой. Лишенная цельности и будучи двух или даже многосоставной, метафора является непрямым и незавершенным высказыванием. В отличие от аллегории высказывание это не имеет одного зафиксированного значения, а достраивается усилием воображения его адресата и потому остается субъективным и многозначным. Вот почему метафора — это языковая форма искусства, а классическая наука в своем стремлении к объективной истине ее избегает. Виктор Алимпиев остается художником до конца: комментируя свои работы, он предлагает не однозначное их прочтение, а разворачивает вязь иносказаний, т.е. как бы накладывает на свои многослойные произведения еще один метафорический слой.

Производимая языковой процедурой, метафора непременно претворяет реальность. Или, если сослаться на авторитеты, «цель метафоры создает источник метафоры», в то время как «источник метафоры всегда дан вместе с целью» (М. Мамардашвили)*. Отсюда живопись Алимпиева беспредметна, лишена прямого отсыла к достоверной реальности. Однако таковой же — совершенно условной, является и реальность его видео произведений. Происходящие в них действия предстают выхваченными из повествования и неочевидными в своей мотивации, а их образность имеет особые темпоральность, световой и цветовой строй. Поэтому, сложившись в самом начале 2000-х, художественная поэтика Виктора Алимпиева программно порывала тогда с искусством 1990-х, с присущим ему культом реальности, которая была для него и темой, и средством творчества.

Характерной чертой построенных на метафорике художественных поэтик является наличие в них некой «базовой метафоры» (М. Мамардашвили). Такая метафора позволяет воображению скрепить все слои произведения в условную целостность, явив таким образом управляющие миром и собирающие его из хаоса фрагментов «непреложность» и «необходимость». У Алимпиева фрагментарность и многослойность, отмеченные уже в живописи, нетрудно распознать и в видео работах. Поскольку представленные в них мизансцены не узнают себя в привычных действиях, то происходящее в них ускользает от обыденного понимания. Жесты персонажей, словесные реплики, сценография, звуковая дорожка и прочие элементы существуют здесь как бы самостоятельно. И подобно тому как это происходит в его живописных работах, так и тут зритель считывает эти слои образного языка и пытается связать их между собой в своем воображении. В нем незавершенный метафорический образ получает потенциальность к завершению: как кажется, несогласованные пластические мотивы соберутся в стройную форму; действие, которое никак не могло начаться, наконец начнется; дискретные звучания наконец сольются в мелодию; разноречивые реплики наконец встроятся в диалог.

Однако этому явленному нам в работах Алимпиева зарождению мира, звука, повествования или человеческой общности так и не суждено наглядно осуществиться. Метафора у него так и не завершает свое формирование. Ведь для того, чтобы из встречи двух или более значений родилось значение новое, необходимо, что бы смысл этих вступивших во взаимоотношения значений был очевиден, они же у него ускользают от однозначного прочтения. Таким образом «базовая метафора» у Алимпиева являет нам не рождение мира, звука, человеческой общности, а лишь его потенциальность. Следовательно, сама конструктивная работа «базовой метафоры» — ее способность собирать из фрагментов целостность, как раз и оказывается у него предметом означивания. То, что цель метафоры тождественна ее источнику, как раз и оказывается у него ее содержанием. Поэтика Алимпиева, как это присуще поэтикам концептуального толка, — тавтологична.

Закономерно и то, что зрелище начала мира не может у Алимпиева отличаться разнообразием и богатством мотивов. Ведь мир у него пребывает на стадии   зарождения, он еще не раскрылся во всем разнообразии своих форм и проявлений. Искусство же, стремящееся быть художественной онтологией, всегда склонно к синтетичности и даже каноничности. Отсюда образная система Алимпиева отличается крайней цельностью и скупостью средств. Цветовая гамма, фактура, стилистика, образный строй как и устойчивые мотивы его живописи в разных вариациях постоянно воспроизводятся в его работах, часто объединенных — что характерно! — в серии и циклы. Аналогично и в видео — действия, реплики, жесты, ракурсы на протяжении фильма часто повторяются и варьируются, а всем его экранным работам присущи характерные драматургия, световое решение, временная организация и техника съемки. Поэтому работы Алимпиева легко узнаются, его авторство незамедлительно распознается даже в новых, еще не знакомых работах.

При этом вопреки этой цельности и даже каноничности его поэтики ее нельзя упрекнуть в монотонности и однообразии. Каждая его живописная работа, будучи несомненно самоценной, раскрывается новыми возможностями при ее сравнении с другими, столь же на нее похожими, сколь и отличными. В то время как его видео работы, построенные на неоднократном варьировании близких мотивов, репрезентируются зацикленными, предлагая зрителю увидеть их вновь и вновь, распознав нюансы, ранее оставшиеся неотмеченными. Так, еще одной отличительной чертой поэтики Алимпиева оказывается цикличность, воспроизведение в ней близкого и подобного, а его «базовая метафора» рождения мира дополняется у него «вечным возвращением» и «возвращением назад», которые оправдано будет определить «метафорами производными» (М. Мамардашвили). Ведь в той мере, в какой его поэтика тавтологична, т.е. в какой ее «базовая метафора» означивает процедуру метафоризации и в какой  метафора есть по определению высказывание незавершенное, она закономерно означивает и свою собственную незавершенность. И, следовательно, отказываясь от завершения, она постоянно воспроизводит близкое и подобное, предлагая вместо одного фиксированного значения, снятие все новых и новых смыслов.

Наконец, в той мере, в какой метафора предполагает усилие соучастие зрителей, ее незавершенность предполагает, что незавершаемой и воспроизводящейся является и работа воображения. И в той мере, в какой метафора неотделима от зрительского соучастия и сотворчества, понимание метафоры — это всегда понимание себя. Отсюда построенные на незавершенной метафоре произведения Алимпиева являют собой апологию становления личности. И в той мере, в какой метафора не сводится к зафиксированному значению, ее восприятие не ограничивается лишь умозрением. Это — всецелый эмоциональный, психологический и даже телесный, опыт. Вот почему восприятие загадочных работ Виктора Алмпиева так завораживает зрителей, так всецело захватывает их внимание. Целостный человеческий опыт всегда шире и глубже его разума. Метафизикой поэтому является то, «чему… нельзя полностью придать смысл», «истинным может быть только то, что требует интерпретации…» (М. Мамардашвили).

Чистернино, декабрь 2022

*Здесь и далее ссылки на идеи и термины Мераба Мамардашвили восходят к: Мамардашвили М. К. Лекции о Прусте: психологическая топология пути. М.: AdMarginem, 1995