Галерея Триумф. Интервью с Дмитрием Ханкиным

Галерея Триумф

Основана: Москва, 2006

Создатели: Емельян Захаров и Дмитрий Ханкин

Дмитрий Ханкин — о том, как правильно инвестировать в счастье, о стратегии выживания в кризис и о молодых российских художниках: как им стоит себя позиционировать и чему учиться. А также о разнице между образованием и просвещением.

То, что делает нас счастливыми

То, чем мы заняты, — никакой не бизнес, это дорогое хобби. Мы не живем с доходов от продажи искусства, более того, мы еще перекладываем сюда большие куски наших реальных жизней — вкладываемся и материально, и морально. И без этого жить не можем. Если я, допустим, закрою галерею сегодня, я стану серьезно богаче, но адекватно несчастнее. В моем положении и возрасте подобными вещами уже не шутят: на образовавшиеся деньги покупать опять себе счастье? А зачем? Вот же оно за те же, уже к тому же потраченные деньги любимое дело, которому мы предаемся истово, невзирая ни на какие препоны, в частности, на отсутствие рынка, которое мы констатировали уже много раз. Трудно сказать, что тут будет, непонятно. И это «непонятно», выплывающее из тумана, тоже часть счастья, потому что мы не знаем, что мы обнаружим, а мы давно практически ко всему готовы.

Мы всегда вкладывали и вкладываем очень много в производство, это было и в нашей самой первой выставке современного искусства, которую мы сделали в апреле 2006 года, 13 лет назад.

Сегодняшняя программа Триумфа — это только на одной флагманской площадке 30 выставок в году. Из них добрая половина международные, мы показываем довольно много иностранных художников из очень разных стран. Они ездят к нам с удовольствием, вкусно едят и пьют, живут в пятизвездочных гостиницах, передвигаются по городу на «Мерседесе» Е-класса, новом и черном, с водителем в галстуке. Мы их принимаем с большим запасом, потому что живем в традиционном обществе с довольно высокими стандартами гостеприимства, сохраняющимися вопреки всему. К нам также иногда заходят бродячие интеллектуалы, обслуживающие каждый свою часть дискурса, и мы с ними ведем упоительные беседы. Триумф, очевидно и понятно, давно не есть коммерческая галерея, мы всего лишь сохраняем или, вернее, резервируем свое право что-то продать. По количеству, качеству того, что мы делаем, и присутствию в разных сопредельных современному искусству сферах мы давно — институция. Мы не берем ни за вход, ни за выход, всегда рады людям, мы удобно расположены, мы всегда открыты. А кроме того, мы часто стоим за откровенно просветительскими проектами в самых разных областях. Мы издаем и раздаем бесплатно 60 тысяч книг в год разным людям, которые заходят к нам и институциям, которым эти книги потребны.

Молодое поколение

Харизма — вещь отличная и нужная для художника. Но одной харизмой сыт не будешь, нужны правильные идеи. Я бы определил потенциальную силу молодого художника через прежде всего самостоятельное стилеобразование, это и есть самое главное. Настоящий монгол играет всегда на одной, но своей струне.

Первое — самобытность, второе — ритм, третье — все-таки мы предпочитаем иметь дело с людьми, у которых есть интеллектуальный багаж, тогда нам не надо переводить с внутреннего языка на внешний. Кроме того, надо вообще забыть про деньги, забить на это, потому что настоящий художник — это прежде всего большой подвиг. Художник выбирает себе в жизни муку и пытку специальную, своим ремеслом мучает и пытает себя всю жизнь, если, конечно, он настоящий. Однако, мне кажется, русские художники, как ни странно, счастливее других, потому что они не знают до конца, насколько они несчастны. И это касается не только маститых, но и молодых.

Москва в последнее время стала необычайно удобным городом для молодого художника. В двадцатимиллионном городе найти себе подобных вообще никакой трудности не составляет, и делать то, что нужно — повышать квалификацию, образовываться, заводить полезные и нужные связи и знакомства, горизонтальные, вертикальные, какие угодно, — довольно легко. Ругать Москву сейчас не за что, Москва делает для молодых художников все, что должна делать и что может делать. Круглые столы, конференции, те самые бродячие интеллектуалы, столпы художественной мысли, одна биеннале, вторая биеннале, третья биеннале, open call`ы, грант один, грант второй, музей один, музей второй, музей третий — можно висеть здесь неделями в этом. Инфраструктура есть, она работает, и многие научились ею пользоваться, получили все необходимые уроки, причем часто за чужой счет. Выросла генерация рациональных, страшновато умных, все умеющих профессионалов, с впечатляющими IQ и RQ: Антонина Баевер, Дмитрий Венков, Евгений Гранильщиков, Александр Образумов, Павел Киселев. Кстати, Паша Киселев почеловечнее других будет. Маленький хрупкий парень с железной волей и тонким вкусом — эти качества редко уживаются в одном человеке, но именно их я особенно ценю в художниках.

Но я все-таки разделяю образование и просвещение, когда я говорю, что Триумф — это просветительский проект. Почти все руководители айнзацгрупп были старыми веймарскими докторами: права, юриспруденции, философии. Среди них солдафонов не было, с точки зрения процедуры они были великолепно подкованы. Как так, убить еврея без процедуры, ну что вы! Однако они руководили массовыми убийствами, понимая и принимая это, — вот что значит образование без просвещения. Но не бывает просвещения без образования. Просвещение — это шире и выше, чем образование. Свет — это мощная нравственная категория, могучий императив.

Я считаю, что наше дело — просвещать тех, кто желает быть просвещенным. Потому что это добровольная история, и мы все, весь наш слой узенький, должен осознать, что мы — работники просвещения, вот когда мы это осознаем, все встанет на свои места.

Единение и братство

Перед лицом общего вымирания у нас сейчас случилось водяное перемирие, «шкандаль окончен», делить нечего. Мы с необыкновенной нежностью стали относиться друг к другу, и это чувствуется в каждом шаге, в поздравлениях с Новым годом, в личных звонках в полуночи и разных других приятных мелочах профессионального общения. Появилось внимание к себе подобным, желание помочь, готовность к солидарности. Все, что пять или шесть лет назад в области общей судьбы было невозможным, теперь выработалось само собой, неформально — все стоят друг за друга горой, и мне это нравится. Выжить можно только кучкой, только всем вместе, только очень тщательно прикрывая друг другу спину и бок. Эта кучка может состоять совсем необязательно из художников, в эту лодку все должны набиться: промоутеры, то есть мы, философы, интеллектуалы, даже не готовые на компромисс с «кровавым режимом», в отличие от нас многогрешных, но по крайней мере которым не безразлична судьба их собственной национальной культуры в большом мире. Только вместе мы сможем хоть куда-то выплыть.

Нам часто говорят, что русское искусство не имеет коммерческого потенциала из-за локальности его контекста. Это бред. В глобальном мире чисто локальный контекст невозможен. О чем русское искусство? Всегда о том, о чем любое другое, тем немного: любовь, ненависть, жизнь и смерть, вера и предательство. Да ничего не изменилось со времен античной трагедии, текст один и тот же, контекст разный.

Но мы не можем конкурировать с теми, кто находится в центре глобального дискурса. Есть дискурсивная экономика, когда давно уже главенствующим стал левый концептуализм во всех видах, и вдруг в музеях — во Франции, в Испании, отчасти в Германии, в Бельгии — стали появляться вещи, которые ранее по определению не могли быть музеефицированы. Например, документация берлинских и венских перформансов, вообще весь левый концептуализм. Итак, музеи стали покупать то, что никогда не покупали до этого, за ними потянулись частные коллекционеры и институции, и завертелся, набирая обороты, довольно мощный круговорот денег. Это и есть дискурсивная экономика в действии: финансовое напряжение возникает там, где есть центр дискурса. Соответственно, то, о чем нам надо думать — это о собственном дискурсе, о собственных «дискурсмонгерах», о собственных адептах и последователях и так далее. Центр тяжести дискурса русского современного искусства не должен быть вынесен в Лондон, Нью-Йорк, Париж или Берлин, он должен быть здесь, в Москве. Здесь и сейчас должна создаваться его интеллектуальная и прежде всего критическая основа, устремленная в будущее.

Стандарты критики давно изменились, интернет поменял все, только не для всех. Идет коммуникационная революция, что в нашем отечестве отрефлексировано совсем не было. Кроме того, еще один процесс произошел, которого никто не заметил: слияние надстройки и базиса, культура давно базисное явление, это огромная индустрия, производящая в абсолютных величинах не меньше, чем добыча угля или выплавка стали, а то и больше. И чем дальше, тем она дороже.

В триаде «проклятых русских вопросов» виноват всегда ты сам, делать надо то, что должен (и будь, что будет), а Рабкрин никогда реорганизовать не удастся, да и бог с ним.

Интервью с галеристами-участниками к аукциону ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ