Источником вдохновения для Михаила Рогинского был сам процесс живописи, а объектом внимания — окружающая жизнь. Сразу после окончания Художественного училища памяти 1905 года по специальности «художник театра» Рогинский несколько лет работал по распределению в региональных городах. Он вспоминал: «В работе по созданию декораций предмет должен был нести какую-то нагрузку, и от этого пошли мои первые работы типа газовой плиты». Оттуда появились любовь к вещи как таковой и условная изобразительная манера: никакой реалистической точности, наоборот, — немного грубоватый образ. Тогда же, в начале 1960-х, в искусстве Рогинского возникает и город, уже Москва — типовые дома, окраины, трамваи, машины, заборы, люди на остановках транспорта, в метро. Так и прошли 1960-е — в условном, «по Рогинскому», бытописании. Его увлекали простые, обыденные вещи бедной послевоенной жизни, в них он видел идеальные формы и обретал вдохновение для ежедневных занятий живописью. Выбор их объяснялся иногда довольно оригинально: «...в примусе есть чувственность. Он мне напоминал женщину».

Люди в городской среде интересовали Рогинского как фигуры в открытом или замкнутом пространстве. Кажется, художнику нравилась заурядность и серость типовых домов и неброско одетых прохожих, которых он видел лишь однажды и рисовал потом по памяти. Но ближе к середине 1960-х вещи окончательно вытесняют все остальные сюжеты. Затем художник резко меняет манеру и стиль, начав писать эфемерные натюрморты и пейзажи. Потом снова перемена — в конце 1970-х уже в Париже он вновь обращается к окружающему его предметному миру: сначала ряды коллажных бутылок из картона, книжные полки, затем интерьеры оставленной московской квартиры. В итоге к началу 1990-х годов после поисков Рогинский возвращается к темам юности.

В Москву Михаил Рогинский впервые приезжает в 1993 году, поэтому картина «Прохожие» 1990 года написана еще по давним воспоминаниям. Сумрачная, грязно-желтая стена сталинского дома с высокими окнами, в которых мы ничего не видим, кроме серого цвета, спешащие люди, одетые также во все серое. Обычная зимняя облачная погода, обычный день, обычные люди. Эта картина одной из первых снова открыла у Рогинского тему Москвы и ее обитателей. Позже, в 1990-е и 2000-е, он будет часто приезжать, а потом неистово писать в Париже родной город, людей на улицах, в магазинах, метро, квартирах.

В то же время вернулась и прежняя страсть — документировать окружающие предметы. «Просто рисовать», — объясняет суть своей жизни Рогинский. И рядом с городскими сценками, привезенными в памяти из Москвы, выстраиваются чайники, кастрюли, ковши, бутылки, банки, ведра и швабры. Табуреты и стулья — также частые герои подобных произведений. Картина
«Стул» — это натюрморт, изображающий все тот же нехитрый набор предметов — в тусклом вечернем свете едва различимы стоящие на стуле стеклянные банки с кистями и бутылка, на
спинке стула висит тряпка. Это простой образ повседневности художника, рассказывающий нам о его буднях. V