Леонид Цхэ
НОВЫЕ РАБОТЫ
Леонид Цхэ
НОВЫЕ РАБОТЫ
Ежедневно, 12:00 – 20:00
Дом с Атлантами, ул. Солянка, 7
Вход по билетам. Льгот нет.
VLADEY совместно с галереей OVCHARENKO представляют выставку новых живописных произведений Леонида Цхэ. Накануне отправки работ в Петербург историк искусства и куратор Андрей Шабанов навестил художника в его мастерской в Оффенбахе.
Жара, «мужской вокал рисует апокалиптическую сцену», а «большой экспериментальный коллектив отправляется в путешествие по медленному готическому кантри, завораживающей камерной музыке, диким рок-штормам, голосовым семплам и полевым записям». Канадская построк-группа Godspeed You! Black Emperor — новое увлечение Леонида Цхэ (давнего фаната Swans) и эмоциональный фон для создания его новых работ. Есть что-то завораживающее в этом параллельном расширении музыкальной и визуальной вселенных художника, которые притом продолжают совпадать в своих ключевых характеристиках: вязкость, текучесть форм, сложность и приглушенность, атмосферность и тревожность, неоднозначность планов, мифологичность и эпичность в замкнутом пространстве.
Твои самые сильные впечатления за этот год? «Хм, пожалуй, их немного. Сразу приходит на ум только спектакль-перформанс Sancta Флорентины Хольцингер, на который, собственно, ты пригласил нас как-то с Братковым в Берлине. Никогда такое не видел. Свежий, шокирующий, пограничный опыт. Еще старые мастера, которые, впрочем, всегда меня удивляют, когда попадаются на пути. Ну и панорама Вернера Тюбке (“Панорама Крестьянской войны в Германии” в Бад-Франкенхаузене. — А. Ш.). Но она впечатлила скорее своей кринжовостью, какой-то грандиозной безумностью».
Просторная, почти анфиладная, мастерская художника расположена в пяти минутах ходьбы от вокзала. Из гигантских окон, впрочем, открывается вид на шумную улицу и на безыскусный высокий дом, которым заблокирован горизонт. Не прошло и двух лет, как этот досадный житейский мотив откликнулся в одной из работ (Das Fenster). Череда массивных, неожиданно натуралистично написанных окон нарочито занимает верхнюю часть пространства холста, из которой фасадный путти ступает вниз, в интимное логово мастерской. Дело скорее к ночи, намерения гостя не совсем очевидны… Кажется, художнику становится тесно как в этом городе, так и в среде уже усвоенных живописных приемов.
«Да, подборка работ — моя развилка сегодня. Я что-то отмотал назад, разболтал, какие-то наработки “подорвал”, отступил немного, стараясь понять, что я делал в том или ином цикле либо еще раньше, в Петербурге; хотел растормошить себя, свою практику, воспоминания — и решить, что делать дальше».
Эту творческую развилку в итоге воплощают восемь монументальных полотен. Налево пойдешь — коня обретешь («Всадник»), направо пойдешь — к старым мастерам попадешь («Кокон», «Гравитация»), прямо пойдешь — себя вновь обретешь (см. автопортрет на фоне альпийских гор: München). Но есть и любопытные попытки выбраться из этого замкнутого круга уже знакомых мотивов и приемов.
В контексте творчества Цхэ самая радикальная из них — отказ от привычного белого грунта в пользу красного. На выставке три таких эксперимента, в том числе уже упомянутая работа Das Fenster. «Живописное изображение мне, конечно, легче дается, когда использую графические приемы; тогда минимальными средствами, в один слой, достигаешь каких-то результатов». На белом холсте композиция формировалась с помощью рисунка, контуров, они были структурообразующими. На красном грунте уже цвет, силуэты пятен, лоскутность, коллажность начали диктовать композицию и подталкивать Цхэ к новому для него способу письма — к послойной живописи с подмалевком, прописями и лессировками. «Когда ты ввязываешься в историю с масляными слоями, это все очень затягивает. Работа делается значительно дольше, в несколько технологических фаз, этапов. В силу этого в картине могут как бы наслаиваться несколько эпизодов из жизни». Новые творческие вызовы обернулись новыми выразительными возможностями. В сравнении с более плоской «Гравитацией», которая была написана первой, традиционно по белому грунту, — красный «Кокон» обрел значительно бóльшую живописную глубину и материальность объемов.
Обе вещи при этом продолжают решать старую задачу конструирования некой «универсальной, андрогинной идентичности», попирая расхожие академические представления о телесности и нормативности. Эта, отчасти характерная для маньеризма, проблема впервые была заявлена у Цхэ в серии «Рискующий» (2023) и достигла своего апогея в «Объятиях» (2024). Неудивительно, что при таком продолжительном пребывании в замкнутом, энергетически тесном и телесном пространстве, характерном для упомянутых серий, возникло желание либо «подорвать» его изнутри («Винт»), либо выйти на воздух. Другими словами, попробовать себя в пейзаже.
Так, «Домик палача» изначально опирался не только на красный грунт, но и на мотив, подмеченный в средневековом замке в Зальцбурге. Однако оказалось, что я застал в Оффенбахе лишь первое, прозаично-сентиментальное состояние произведения: свет со стороны горизонта умиротворенно освещал место с неудобной историей, которая давно позади. Уже в Петербурге, под давлением местных гравитационных сил и обстоятельств, пасторальный «Домик» деформировался до какого-то апокалиптического состояния. Одинокая фигура (Маруся?) играет с пушкой в искривленном, перекошенном пространстве с разорванным серым небом, висящем на металлических крюках, словно кожа или театральный задник.
На этом фоне «Буря» сперва может произвести впечатление мира, пребывающего в гармонии и равновесии. Подобно «Винту», она была написана уже в Петербурге, по мотивам прогулок по заливу, и у нее схожий металлический привкус. Возможно, эти нюансы подсказывают, что здесь всё скорее как в известном фильме Антониони «Фотоувеличение». Если немного переформулировать аннотацию к нему: однажды в прибрежном парке известный художник пишет морской пейзаж; позднее, при внимательном рассмотрении, он замечает, что за идиллической картинкой прячется кораблекрушение.
Андрей Шабанов