Выставка

Коля Садовник
КАЧАЛКОВО

5 декабря – 19 января
VLADEY Space
4-й Сыромятнический переулок 1/8с9
С 11:00 до 20:00, без выходных
Вход бесплатный

«Коля Садовник появился на арт-сцене сравнительно недавно: получив музыкальное образование, он стал заниматься живописью и поступил на курс Сергея Браткова в Школу Родченко, которую должен окончить в следующем году. Живя в Петербурге, художник принимает участие в выставках группировки «Паразит», которую всегда отличала творческая свобода и пренебрежение любыми условностями. Из этих двух источников — московского и петербургского — Садовник зачерпывает ту силу и лихость, что явственно ощутимы в его работах. Если обрисовать его искусство несколькими словами, постараться схватить живописное впечатление так же, как поступает стоящий перед работой художник, то прежде всего это будут «решительность» и «движение». Садовник находит оптимальную для себя художественную форму на стыке абстрактного и фигуративного.

Художник, который в наши дни присягает живописи, как делают все больше молодых авторов, соревнуется ни больше ни меньше как со всей историей искусства. Все сложнее достичь интуитивности — открытая «нью-йоркской школой» абстрактного экспрессионизма выразительность успела превратиться в прием. Садовник называет себя «приверженцем одного сеанса», когда сразу и без эскизов достигается желаемое состояние. Живопись для него — процесс, во многом родственный занятиям музыкой, ведь именно там понятие вдохновения, сильно дискредитированное постмодернизмом, еще не окончательно сдало позиции. Художнику важны немецкие «Новые дикие», и особенно ранние работы Георга Базелитца, фиксирующего взрыв привычных форм прежде, чем перевернуть их радикально с ног на голову.

Вместо холста Садовник берет для живописи ничего не стоящую баннерную ткань. Прибегая к ресайклу рекламных полотнищ, он пишет поверх них эмалью, и шрифтовые композиции иногда проступают как подмалевок в нижнем слое работ. Художник предпочитает золотой и черный цвета — обе краски «укрывистые», то есть особенно экономичны для живописи. Выбор художественных материалов, который хочется назвать «пролетарским» или даже панковским, передает привет «Новым художникам», которые в 1980-е годы первыми стали делать картины на полиэтиленовой пленке или подобранных у кинотеатра рекламных щитах. Способы экспонирования этих работ, свободно висящих и утверждающих себя в качестве отдельного материального объекта, тоже напомнят о бесшабашных временах ленинградского искусства, а физкультурные брусья усиливают в галерейном пространстве впечатление от работы «Сынок».

Художник ограничивает цветовой диапазон, но не отказывается от богатства культурных ассоциаций: если золото связано с роскошью, то черный — скорее с пожарами и вандализмом. Вместе они отсылают к позолоте в дворцовых интерьерах и закопченной лепнине парадных домов, что существует в Петербурге наравне, рифмуясь с имперской расцветкой черно-желто-белого флага.

Две цветовые полосы, горизонтально делящие каждое полотнище в серии, объединившей шесть работ под названием «Дружок», обозначают не колористические поля Марка Ротко, а всего лишь санитарную выкраску стен на полтора метра от пола, что отсылает к Илье Кабакову. Если «Колокола» Садовника отзывается афоризмом из заголовка романа Хэмингуэя, то в остальных работах слышится далекое эхо русской литературы и строк из «Квартиры» Мандельштама: «...давнишнего страха струя ворвется в халтурные стены московского злого жилья».

Потеки краски усиливают внутреннюю динамику живописи, в свободном движении захватывающей остросоциальные и сатирические смыслы. Черно-золотое пятно обладает потенциалом пластической экспансии, принимает очертания то человека, то животного, и кажется постоянно изменчивым. Таков непосредственный отпечаток авторской фантазии, роднящей изображенное с гротесками мастеров барокко. За персонажами Садовника можно разглядеть определенные истории, но прежде всего это упругий знак фигуры, ее экспрессивный абрис, словно вдавленный в стену окурок, — что для Поллока, мешавшего краску и мусор, было творческой реальностью, приобрело с годами переносный смысл.

Разговор, что ведет художник со зрителем, может напомнить об исповедальности, что, бывает, рождается у людей за сигаретой на лестничной клетке. Экспрессионизм, будучи наиболее прямым и концентрированным выражением человеческих чувств, как и в десятые годы прошлого века, становится самым честным способом говорить о том, что волнует. Эмоции переполняют жизнь и превращаются в живопись, которая смыкается с жизнью. Решительность — вот качество, необходимое сейчас художнику для связи с миром, и у Садовника оно в избытке».

Искусствовед Павел Герасименко