Все девушки Кулика — невесты, даже, если это «Лолиты», которые еще не способны вступить в брачные отношения, даже если они одеты не в белое, а в красное платье. Все они не столько бисексуальны, следуя модному тренду юнисекса, сколько полисексуальны. Они не столько вызывают желание, сколько его представляют. Кулик рассказывает историю о рае, где не существует желания, потому что рай и есть само желание, агрессивно соблазняющее и никогда недостижимое. В этом раю художника заботит экология, новая экология образов желания. Разъятое на части и упакованное культурными механизмами, желание — рабыня на плантациях отчужденного от самого себя человека, человека, присваивающего мир актом говорения: мое тело, мой пол, мое животное, моя девушка, моя природа. В «Страхах белого человека» Кулик не скрывает, что боится своих подавленных культурой желаний. Его вытесненное эротическое влечение не переводится в товар (разве что в товар художественного рынка), в тотальное желание обладать в мире всемогущего потребления, а растрачивается в страхах. Подавляя свое агрессивное влечение, «белый человек» Кулика (наиболее нейтральная и одновременно самая некорректная сегодня формула) по-прежнему испытывает страх перед агрессивностью клыков, зубов, копыт, крови, невинности, сексуальности. 

Этот страх может быть страхом Другого, страхом отца, страдающего от боязни собак. Возможно, становление художника человеком-собакой — отсроченный ответ Отцу, ответ на запрещенное когда-то наслаждение.

Олеся Туркина