Картина «Адам и Ева» написана Оскаром Рабиным в самом начале творческого пути. Но стоит отметить, что на этом этапе многие художественные принципы художника уже были сформированы. Если еще в первой половине 1950-х Рабин писал талантливые, но вполне реалистические пейзажи с бараками и натюрморты с цветами, то затем его живописная манера и тематика меняются. В 1940-е годы Рабин, будучи подростком, занимался живописью в мастерской у Евгения Леонидовича Кропивницкого, великого учителя, художника и поэта, духовного наставника так называемой «Лианозовской группы», названной по тому месту, где она сформировалась — тогда еще в Подмосковье. Затем Рабин отправляется в Академию художеств в Риге, родном городе его матери, но через два года, в 1947-м, возвращается в Москву и доучивается в Московском институте изобразительных искусств (Художественный институт имени В.И. Сурикова). Общение с семьей Кропивницких продолжается, и в 1950 году Оскар Рабин женится на дочери Евгения Леонидовича Валентине Кропивницкой, тоже художнице.

«Лианозовская группа» формируется около 1956 года: Рабин приводит к Кропивницкому своих друзей по работе в художественном комбинате — Николая Вечтомова и Владимира Немухина, к сообществу присоединяются поэты. Как точно отмечает искусствовед Евгений Барабанов, на самом деле это была не группа, а содружество: «Художники слишком разные, друг на друга не похожие, вполне самостоятельные. У каждого свой путь в искусстве».

Картина «Адам и Ева» была написана 1957 году, через год после формирования «Лианозовского кружка». Работы, созданные в узнаваемом ныне стиле Рабина, известны с 1956 года, но поначалу это были больше рисунки на бумаге тушью и акварелью. Например, пара графических листов, где композиционно и сюжетно Рабин обращается к авангардным практикам: рисунок мрачной тематики «Самоубийца» и динамичные «Футболисты». Тем не менее на выставочный конкурс знаменитого Фестиваля молодежи и студентов 1957 года Оскар Рабин приносит «спокойные» живописные работы, которые жюри не принимает. Тогда он, наблюдая за семилетней дочерью жены Катей, понимает, что можно просто увеличить что-то из ее детских рисунков. И хотя эти работы тоже не были приняты, Рабин понял важное: «Для меня подобная живопись, выполненная кистью и мастихином, превратилась почти в игру. Позже я понял, что именно эта игра позволила мне раскрепоститься, освободиться от всего, что сковывало до сих пор». Искусствовед Евгений Барабанов комментирует, что в ранних картинах Рабина появляется «детский взгляд», который затем создаст всю его образную систему: «Разделение поверхности холста на “небо” и “землю”, изображение “земли” в виде круглых холмов, со сползающим в угол картины горизонтом, “падающие” дома с кривыми окнами и заборами, дым из труб, коты на крыше…» Некоторые из этих приемов используются художником и в представленной картине: Адам и Ева написаны под наклоном на холме и очень условно изображены — видны лишь силуэты. На картине отсутствует типичная иконография, сопровождающая этот библейский сюжет, — нет ни дерева, ни змия, ни яблока. Но они сами, как дерево, растущее на обрыве в этом пустынном пейзаже. Вместе с тем их устремленные ввысь фигуры создают ощущение, будто они взлетают — еще секунда, и сплетенные тела влюбленных покинут печальную землю.

Уже в этой ранней работе сформированы колористика и живописная система Рабина: приглушенные, грязноватые цвета и пастозная фактура, наносимая на холст хаотичными пятнами. Композиционно картина смотрится уравновешенно, несмотря на неравное противостояние: человека — с краю изображения и неба — почти во все пространство холста. Это, наверное, одна из самых лаконичных картин Рабина, позже он начинает сюжетно «нагружать» холсты предметными образами и мелкими деталями. Здесь же Адам и Ева кажутся беспредельно одинокими в этом сумеречном мире, напоминая известную метафору — «голый человек на голой земле». V