В конце 1970-х Сергей Борисов обосновался в студии на улице Фрунзе (ныне Знаменка), которую с 1983 года стали называть «Студия 50а». Там ему поступил заказ от известной французской газеты Le Monde на материал для статьи о советском роке, слухи о котором докатились до Запада, Борисов предложил им начать с Бориса Гребенщикова. С этого момента и началось его погружение в мир богемного андеграунда, частью которого вскоре стала и сама студия фотографа. В студию захаживали московские концептуалисты из арт-группы «Инспекция “Медицинская герменевтика”» (Павел Пепперштейн, Юрий Лейдерман и Сергей Ануфриев), здесь, приезжая из Ленинграда, творили участники объединения «Новые художники». Тимур Новиков лично формировал коллекцию «нового искусства» для Сергея Борисова, которая оседала вдоль стен студии, так что к концу 1980-х накопленные работы стали мешать проходу посетителей.

Официальная культурная инфраструктура в те годы была парализована, что отчасти компенсировалось неофициальным искусством, в котором было больше энтузиазма, чем ресурсов для масштабных событий и мероприятий. Художественные группировки представляли собой небольшие компании, чем-то похожие на стайки нахальных беспризорников, превращавших театральные подсобки, котельные и мастерские в художественные салоны. Одной из таких компаний были «Чемпионы мира», которые под присмотром Константина Звездочётова продолжили линию насмешки над практиками современного искусства, заложенную еще в начале 1980-х арт-группой «Мухомор». Группа, входившая в московский «Клуб авангардистов» (КЛАВА), существовала, по словам ее участников, как банда «Черная кошка»: «без идеологии, с определенными ритуалами», вступая во взаимодействие с другими подобными творческими шайками.

Получилась типично борисовская фотография про опыты безудержной свободы, в которой все персонажи работают на несуществующую публику, а «чемпион» Гия Абрамишвили «возносится» на фоне гостиницы «Украина». Именно в этом снимке отчетливо чувствуется дух времени, когда советская культура осознала молодость как проблему. Здесь становится явным ощущение, что выросло первое поколение героев, которые требуют, чтобы общество позволило им быть самими собой. Особенно важно, что персонажи снимка сами пытаются определить, кто они, через аффектированные жесты, декларации и выходки. В фотографии ощущается и раскрепощающий пьянящий воздух, когда ощущение безвоздушного пространства «застоя» внезапно сменилось «ветром перемен», принесшим новых героев. К этим новым дерзким образам у фотографа появилась совершенно искренняя симпатия: через дружественное отношение к ним и выстраивался впоследствии его авторский стиль. В итоге появился еще один отпечаток времени свобод и ожиданий — образ то ли свободного фланирования, то ли падения.V